Василий Викторов - Приключения 1989
Какой он оставит РСЕ-РС «наследнику»? Судя по сводкам, моральное состояние кадров, особенно эмигрантов, оставляет желать лучшего: запои, бесконечные стычки между национальными редакциями, своры, грызня, соперничество, гомосексуализм… Что уж тут говорить о дисциплине…
Телефонный звонок прервал его раздумья.
— Гронуски слушает.
— Грезишь в послеобеденном затишье?
Это был Поль Хенце. В Совете национальной безопасности он курировал РСЕ-РС и в настоящее время подыскивал замену Джону.
— Да, Поль, затишье — как перед бурей.
— В Вашингтоне бурь не было давно. У наших «медных касок» возникла идея организовать что-то вроде боевой тревоги на объекте РСЕ-РС в Мюнхене, чтобы посмотреть на реакцию сотрудников, заодно проверить свои линии связи и оповещения, проверить планы эвакуации персонала в случае военного конфликта в Европе…
— Любой экспромт должен быть подготовлен.
— Никакой подготовки. Всё должно быть как можно естественнее. Они предлагают ночью сбросить на объект муляж бомбы. Ничего серьезного, много шума, дыма, немного огня и потом — быстрая эвакуация: документов, людей, техники. Идея, конечно, ещё сырая и по-военному грубая, но зерно в ней есть. Психологическая встряска персонала, пусть даже шок, приведет к моральному оздоровлению. Как считаешь?
— Не поверишь, Поль, я только что об этом думал. Не в такой категоричной форме, но что-то подобное теснилось в голове. Действительно, надо встряхнуть муравейник, попугать, а то ведь ожирели и распустились, поди, на наших хлебах. Идея ещё сырая, ты прав, а что думают в Лэнгли?
— Я тебе первому звоню. Значит, согласен?
— После отработки деталей — обеими руками за.
Положив трубку, Гронуски вызвал секретаршу:
— Джеймса Кричлоу ко мне. Срочно!
III
Ральф Корсилья поглядел на опечатанный мешок с почтой, глянул в иллюминатор, затем, расправляя затекшую руку, медленно повернул её часами вверх. Через час он в Вашингтоне… Дремал сидящий рядом напарник Ральфа Сид Грюнер. В салоне самолета «Пан Америкэн» ещё был полумрак и почти все пассажиры спали. Вот-вот выйдут улыбающиеся стюардессы, потихоньку ввезут тележку с напитками и прибавят света. Он пошевелил плечами и вздернул руки вверх, чтобы размять их. И свет погас.
Через мгновение, получив удар кастетом по голове, Корсилья съехал с кресла и накрыл собой мешок. Дернувшийся под пиджак за пистолетом Сид с раскроенной головой свалился на приятеля.
Из-за портьеры в головной части салона высунулся угол тележки, затем выкатилось все это хрупкое на вид сооружение, уставленное бутылками, бутылочками, жестяными банками и пластиковыми стаканами. Коротко стриженная, невысокого роста брюнетка стюардесса прокатила тележку чуть вперед и поставила её между первым и вторым рядом кресел салона. Никто и не увидел, что за её спиной, с кресла, стоявшего ближе к проходу, поднялся человек и встал позади неё. Карен Логан, уже четыре года летавшая на самолетах компании «Пан Америкэн», впервые в жизни поняла, что это такое — ощущение дула пистолета, приставленного к спине. Не оборачиваясь, она замерла. От резкого запаха неожиданно прижатого к её лицу платка она дернула головой раз, два… И медленно начала съезжать на пол. Не выпуская из правой руки пистолета, мужчина левой рукой ловко посадил её в кресло, с которого только что встал сам.
— Контрольная вышка, Вашингтон! Говорит капитан Турецкой народно-освободительной армии Гуссейн Джакыр, борт лайнера Париж — Вашингтон! Как вы меня слышите?
Диспетчер Эстес, готовившийся сдавать смену, вздрогнул, нервно повел головой чуть влево, не выпуская из виду темно-зеленого экрана со светящимися белыми точками.
— Не понял, борт Париж — Вашингтон, повторите, пожалуйста, — произнес он без запинки, хотя ему уже всё было ясно.
— Контрольная вышка, Вашингтон! Говорит капитан Гуссейн Джакыр, борт Париж — Вашингтон. «Боинг» захвачен членами Турецкой народно-освободительной армии. Посадка по расписанию. Все переговоры с властями после посадки самолета. Прошу очистить стоянку для «боинга», в радиусе ста метров вокруг нас не должно быть людей, автомашин и других самолетов. Машина «Следуй за мной» сразу после того, как проведет нас, немедленно уезжает. Как доняли?
— Говорит контрольная вышка, Вашингтон. Вас понял, сейчас сообщу ваши требования начальнику аэропорта. Вы хотите что-либо сказать ещё?
— Нет, конец связи, — произнес голос с резким иностранным акцентом, хотя вся речь говорившего была построена без единой грамматической ошибки.
— Конец связи, — повторил Эстес. Подождав несколько секунд, он вызвал начальника аэропорта и руководителя службы безопасности. Потом достал из заднего кармана носовой платок и вытер лоб. Странное дело, лоб был совершенно сухим. Через минуту в комнате появились оба.
— Эстес, сменяйтесь. Вы нам нужны. — Начальник аэропорта произнес это сразу, как только руководитель службы безопасности закрыл за собой дверь. — Сдавайте смену.
Собственно говоря, Эстес мог идти. Его сменщик уже «вчитался» в точки на экране, где ещё не был обозначен «борт Париж — Вашингтон». Майк пересел в его кресло, а Эсгес, бросив взгляд на зеленый экран, повернулся к тяжело дышавшим после вынужденной пробежки мужчинам.
— Гусейн — кто? Повтори всё ещё раз, турок? — Начальник службы безопасности Питер Уэбб левой рукой медленно крутил серебряный перстень на безымянном пальце правой.
— Да, сэр. Турецкая народно-освободительная армия. Он сказал: «Капитан Гуссейн Джакыр», — и отложил все переговоры до приземления. Я думаю, что сейчас в лайнере порядок. Они всё скажут на земле.
— Потребуют заправиться, будут угрожать взрывом, станут говорить… О чём? — очень медленно добавил начальник аэропорта. — И мы будем говорить. Хорошо, пока не будем их вызывать, подождем. Боже, только бы посадить их без трупов. Он ничего больше не сказал?
— Нет, сэр. Мне кажется, не надо их сейчас дразнить. Может, там действительно порядок.
— Кейт, — вступил в разговор Питер Уэбб. — У меня к тебе личная просьба. Останься здесь — на случай, если турок вновь вызовет. Говори с ним спокойно, соглашайся со всем. И переключи их канал на мой кабинет. Хорошо?
Кейта Эстеса просило об этом одолжении начальство, и, разумеется, он не мог отказать. Подумать только: его просили, ему не приказывали. И потом он уже чувствовал какую-то ответственность за судьбу летевших. Наверное, потому, что первым отозвался на вызов захваченного неизвестно кем и для чего самолета. Он не хотел бы быть в нём, но много бы отдал, чтобы знать, что сейчас там происходит.
