Владимир Прибытков - Потерянный экипаж
— Все в порядке, товарищ капитан… — сказала Кротова. — Стрелок-радистка Кротова явилась.
Раскаяния в ее тоне Бунцев не услышал.
— Ладно, — сказал Бунцев. — Вижу, что явилась… Почему вместе с Телкиным не прыгнула? Геройство проявляла?
Он помогал ей сохранить тайну. Кротова молчала. Дольше, чем требовалось в их положении для спасительной лжи.
— Нет, товарищ капитан, — сказала, наконец, Кротова. — Ничего я не проявляла… Я же партизанка, товарищ капитан.
— Ну и что? — спросил Бунцев. — Что из того? Если партизанка, значит приказы не для тебя?
Он знал, что Кротова почти три года воевала в тылу врага и в полк попала из партизанского отряда, когда тот соединился со своими. Он отлично знал это. И сам понял, что пустое спрашивает, зря спрашивает, но было поздно: спросил…
— Не могла я вас бросить, товарищ капитан, — очень тихо сказала радистка. — Вы не обижайтесь… Мы же у фрицев в тылу… А мне не впервые…
Бунцев сильно потер подбородок.
— Ага! — сказал Бунцев. — Выходит, ты у меня теперь вместо ангела-хранителя!.. Ну, спасибо, выручила!
Они зарыли парашюты, отрезав и спрятав по куску шелковых куполов.
— Пригодятся, — сказала Кротова.
Бунцев не спорил, хотя им вряд ли что-нибудь могло пригодиться.
Покончив с парашютом, он встал с коленей, отер грязные ладони о полы куртки, спрятал нож.
Взрывов он уже не слышал. Мгла редела. Похоже, приближался рассвет.
Бунцев напряженно вглядывался в зыбкий сумрак, пытаясь разобраться, куда же их все-таки занесло, надеясь угадать среди неустойчивы, теней, порожденных игрой усталого зрения, хоть одну прочную, надежную — лес, кусты…
Он ничего не мог угадать и ни в чем не мог разобраться. Видел лишь какие-то силуэты на розовом фоне пожара: не то скирды, не то низкие постройки. Но ведь не в сторону же города идти!
Бунцев и Кротова несколько раз свистели, надеясь, что отзовется штурман. Штурман так и не отозвался. Выходило, что приземлился он очень далеко, и, значит, делать тут, на пашне, нечего, надо поскорей выбираться отсюда.
Отдавая экипажу приказ покинуть машину, Бунцев назначил место сбора в лесу западнее Наддетьхаза. Значит, идти надо в этот неведомый лес.
Бунцев соображал: пашня на северо-востоке от города, до горд а километра полтора — два, стало быть, отсюда до леса километров семь. А семь километров — это часа два ходьбы. Пожалуй, все три. Правильней считать — именно три. Но через час развиднеет и станет совсем светло…
Бунцев потер подбородок.
Если идет бой, то жизнь каждый миг зависит от совершаемого тобою дела. Так и получается, что в бою каждое деяние становится главным деянием твоей жизни. Новички, конечно, обманываются, думая, что вот-вот наступит передышка. Передышек в бою не бывает. Завершаешь одно только затем, чтобы сразу браться за другое. Ибо главным, пока ты выкладывался, успело стать именно другое, и медлить с ним уже нельзя. Передышка — это все, конец. Шансы на жизнь оставляет только действие. И побеждает только тот, кто знает, как надо действовать.
Бунцев побеждал всегда.
А теперь наступала передышка.
Бой продолжался, а для Бунцева наступила передышка.
Капитан сдвинул шлем, провел рукой по лбу.
— Попали мы с тобой, партизанка, — сказал он. — Здорово попали, слышишь?
3Лейтенант Телкин увидел чьи-то ноги в бурых шерстяных носках, ступающие по сырой брусчатке рядом с тупоносыми сапогами конвоя. Бурые носки были хорошо знакомы штурману, он даже узнал бежевую сеточку штопки на правом носке и невольно остановился, не понимая, откуда здесь эти носки…
Ошеломляющий удар прикладом чуть ниже шеи, по позвонкам, толкнул лейтенанта вперед:
— Шнелль!
Телкин покачнулся, сделал несколько шагов, со странной дрожью в душе заметив, что ноги в шерстяных носках тоже торопливо переступают по серой брусчатке.
Все оставалось диким и неправдоподобным. А началось со времени: едва заглох задетый осколками левый мотор, минуты, сжимаясь до секунд, потянулись часами… Будапешт остался позади, бомбардировщик вырвался из зоны заградительного огня, но уже отстал от полка, и нельзя было сообщить о себе — поврежденная рация молчала. А потом потекли баки…
Командир вел самолет по «железке». Рельсы двухколейного пути светились внизу ровным, безжизненным светом, какой бывает только ночью. Телкин знал: командир хочет дотянуть до железнодорожного узла Наддетьхаза. До линии фронта не дотянуть, так дотянуть хотя бы до Наддетьхаза. Там эшелоны с войсками и боеприпасами…
У Телкина прыгали губы. Командир был прав. Им ничего не оставалось, кроме железнодорожного узла. Но губы прыгали.
Потом все произошло стремительно, как в плохом кинобоевике: впереди по курсу мелькнули огоньки, Бунцев отдал команду покинуть самолет, и штурман отстегнул ремни, пожал плечо командира, шагнул к люку, на миг увидел расширенные глаза стрелка-радистки, устремленные на Бунцева, в какую-то долю секунду понял, что она не прыгнет, но не успел ни удивиться, ни пожалеть Кротову, ни восхититься ею. А потом штурман почувствовал рывок парашюта и повис на стропах в пустынном небе…
Страх он испытал чуть позже, увидев, что его сносит прямо на город.
Телкин пытался скользить, но его упорно сносило на город, откуда в черную высоту медленно и плавно тянулись разноцветные пунктиры трассирующих пуль и снарядов.
Телкин нащупал кобуру, расстегнул, вытащил пистолет.
— Живым не даваться! — приказал он себе.
Его тащило над садами, над крышами домов, засосало в узкую щель улицы. Телкин приземлился на камни, отбил ноги. Одолевая боль, лейтенант вскочил, начал освобождаться от парашюта. Топот он услышал сразу. И успел выстрелить в бегущего солдата. Но тут же сзади ударили по голове, рванули за ногу, тяжелый сапог раздавил запястье руки, сжимавшей оружие. Чье-то острое колено вдавилось в спину между лопатками. Дыхание остановилось. Новый удар оглушил…
Теперь, шагая между конвойными по сумеречной улице, штурман тупо смотрел на нескладно заштопанные шерстяные носки и силился сообразить: откуда они здесь? Почему они здесь? Как сюда попали?..
Телкин отлично знал эти носки. Месяц назад их прислала из Челябинска невеста, Катя. Телкин сам был владимирский, но невеста у него была из Челябинска, и тут был целый роман. Роман начался с письма. Катя училась в машиностроительном техникуме и вместе с подругами написала на фронт: девушкам объяснили, что бойцы нуждаются в дружеской поддержке, в душевной теплоте. Катя никому конкретно письмо не адресовала, писала неизвестному бойцу. Попало письмо к Телкину, и он с ответом не задержался. Он-то знал, как надо писать девчонкам! Обрисовал смертельные бои, в которых непрерывно проливает молодую кровь, сообщил, что холост, что некоторые знакомые называют его блондином, что обожает драматическое искусство и поэзию, вписал симоновское стихотворение, сообщив, что сочинил его между двумя боевыми вылетами, признался, что давно мечтает о настоящей любви, и просил выслать фотокарточку.
