Александр Авдеенко - Граница не знает покоя
— Ложись!
Прильнув к земле, чуть склонив голову и двигая острыми ушами, Джек всматривался в ельник.
В то же мгновение застрекотал автомат. Смолин тоже дал очередь — огонь по огню. Степанов сейчас же поддержал его. Подоспели отставшие солдаты, и завязалась перестрелка. Диверсанты вынуждены были принять навязанный им бой.
Смолин был слишком опытным и требовательным к себе пограничником, чтобы переложить ответственность за дальнейшие события на другие плечи. Порученное ему дело привык доводить до конца. Он решил во что бы то ни стало захватить или уничтожить диверсантов. С этой целью он приказал двум солдатам обойти ельник слева, а сам в сопровождении неразлучного Степанова подался вправо, перебежками, от куста к кусту. Окружение поддерживалось беспрестанным огнем.
Солдаты действовали решительно, умело. Смолин верил в каждого из них.
Джек ни на один шаг не отставал от Смолина: ложился, переползал.
Петля все туже сжималась вокруг диверсантов. Но вдруг огонь с их стороны прекратился. Смолин насторожился. Что это значит? Ушли или перебиты?
Сквозь ельник, изрезанный пулями автоматов, Смолин увидел распластавшиеся на весенней земле две черные фигуры. Только двое! Где же остальные? Неужели успели удрать? Да, похоже на то.
Смолин первым осторожно подполз к убитым. Они лежали, уткнувшись в землю. Перевернул их на спину и увидел щетинистые лица. На крепких ремнях подвешены гранаты, автоматные диски в чехлах, кинжалы в ножнах. В мертвых руках оружие.
Как ни торопился Смолин, но он не менее минуты внимательно, с острым любопытством вглядывался в обезвреженных диверсантов. Никогда не свыкнется человек видеть зверя в облике человека. Сколько зла натворили на земле эти два молодчика с испитыми лицами, сколько людей сделали несчастными. Убить их — радость.
— Ефременко и Гарбузов, оставайтесь здесь, — Смолин кивнул на трупы. — Каминский и Филиппов пойдут на связь. Мы продолжаем преследование. Выполнять! — скомандовал старшина.
Джек отдохнул и до крайности был возбужден и озлоблен выстрелами. Он бежал с прежней, как и в начале преследования, резвостью. Свежий след он брал верхним чутьем. Смолин дал собаке полную волю.
Неистощимы силы человека в борьбе за правое и святое дело. Пробежав около 20 километров оврагами, лесом, топкими лугами, вязкими пашнями, Смолин чувствовал себя способным преодолеть еще такое же пространство. Он мчался за Джеком, готовый каждую секунду открыть огонь по врагу. Еловые ветки, покрытые дождевой росой, хлестали по разгоряченному лицу. Пот заливал глаза. Ноги попадали в колдобины, полные весенней воды, цеплялись за корни и кустарник. Смолин падал и поднимался прежде, чем Джек успевал натянуть поводок.
Славился Смолин и на заставе и в комендатуре своей рассудительностью, хладнокровием. На этот раз ситуация была такова, что только стремительное преследование могло завершить дело. Увлеченный погоней, думая только о диверсантах, Смолин забыл о себе, о своем верном друге.
Огонь, неожиданно вырвавшийся навстречу, напомнил ему о том, что и он и его Джек тоже смертны.
Старшина залег у подножья толстой сосны и под ее прикрытием начал поливать пулями кустарник, скрывший диверсантов. Падая, он скомандовал: «Ложись!». Джек повиновался, но с какой-то странной, необычной для него медлительностью. Он сначала опустился на колени, потом уткнул морду в землю и вдруг беспомощно, безжизненно завалился на бок, и мох вокруг его головы густо покраснел и чуть задымился на прохладном воздухе.
Смолин посмотрел в широко раскрытые серые глаза Джека, на его редкие седые усы, на его поникшие уши, атласно-розовые изнутри и замшевые снаружи, на его ослепительно белые клыки. Что-то надломилось в груди Смолина: ему стало трудно дышать и смотреть…
После непродолжительной перестрелки диверсанты стали отходить. Сначала прикрывались огнем, а выбравшись из кустов, вскочили и побежали. Смолин увидел их спины между дальними деревьями. Они бежали мелкой рысью, изредка оглядываясь, как шакалы. Старшина понял: огнем автомата их уже не достать.
Они скрылись в лесу. Смолин мысленно проследил их дальнейший путь. Конечно, теперь они не станут метаться из стороны в сторону, петлять след. Побегут прямо и прямо, чтобы скорее добраться до крупного населенного пункта, до железнодорожной станции.
— Не доберетесь! — заскрежетал зубами Смолин.
Смолин не ошибся в своих расчетах и догадках. Диверсанты вышли как раз туда, где он подрезал им путь, — к лесной просеке, ведущей к железной дороге. Они пробирались друг за другом. Первым шел высокий, худой, с лицом скопца, в меховой шапке и кожаной куртке, подпоясанной ремнем. Вторым — плечистый, В потрепанной шинели, в расстегнутой до последней пуговицы рубашке, с могучей волосатой грудью. Оба были вооружены автоматами и гранатами. Такие живыми не сдаются.
Затаившись в кустах, Смолин хладнокровно, почти в упор навел на идущего впереди автомат и дал короткую очередь. Головной диверсант упал. Второй бросился бежать. Смолин хотел уложить и его, но вовремя сдержался: «Пригодится для допроса». Он только резанул его струей пуль по ногам.
— Лежать! — скомандовал он, когда диверсант споткнулся и упал посреди просеки.
Дрожащие руки с короткими толстыми пальцами поспешно потянулись к оружию и сейчас же бессильно обмякли.
— Сдаюсь… не стреляй, — простуженно, на плохом русском языке прохрипел враг.
Смолин презрительно усмехнулся, поднял автомат нарушителя, ощупал его карманы и в изнеможении, вдруг охватившем его, сел на пенек, рукавом гимнастерки вытер мокрый лоб, лицо. Потом достал портсигар, закурил, выпуская дым густыми клубами.
Из-за летучей гряды весенних туч показался малиновый край солнца. Лучи его гигантскими копьями ударили в землю. Задымилось насквозь мокрое обмундирование старшины. Светлее и теплее, по-весеннему стало в глухом лесном царстве.
В. Беляев
Щит Балаклавы
По узеньким горным тропам, по высохшим руслам рек, продираясь сквозь, заросли кизила и боярышника, отстреливаясь от немецких автоматчиков, в ноябре 1941 года выходили к побережью возле Алушты советские пограничники.
Они пробивались к Севастополю. Город русской славы, город боевых традиций, мужества и доблести русского народа притягивал в тот грозный час сердца многих тысяч советских патриотов.
Здесь, за Алуштинским перевалом, отдельные группы и подразделения пограничников поворачивали на юг, к Ялте, чтобы пробиться туда же, куда отходили от Перекопа и Сиваша части Приморской армии.
