Ева Гончар - Рассвет над океаном
Вторая задача, которую нужно решить, не откладывая: выяснить, где держат Мию и чего от неё хотят. Спрятали её основательно, но ведь должен быть кто-то, кто с ней контактирует, кроме Рейнса и Лайла! Охранники или, может, врачи, если она разболелась — в пятницу всё к тому шло. Один-то человек непременно должен быть! Если он хотя бы изредка попадает в зону видео-обзора, я его вычислю — по изменениям в поведении, по участившимся контактам с руководством Центра, например.
Вскоре к обширной подборке записей из Центра, которую я собрал в эти дни, добавился массив данных за прошлые и позапрошлые субботу и воскресенье. По выходным людей в Центре гораздо меньше, что упростило проблему. Мистер Рейнс въезжал в свой кабинет каждый день утром и выезжал оттуда поздно вечером, для выходных исключений не делая. Иногда он наведывался в Башню или в лабораторное крыло, но чаще принимал посетителей. В позапрошлую субботу, кроме любящего сына, у него один раз побывал триумвиратский делопроизводитель Зуар и дважды — долговязый человек в белом халате, которого я не знаю. В воскресенье посетителей не было. В прошлую субботу к Рейнсу заходил Зуар с кипой бумаг, потом Сидни, потом снова Зуар. В воскресенье нынешний руководитель Центра отправился в лабораторное крыло, где больше часа беседовал с долговязым. Мистер Лайл, с иголочки одетый и сияющий, по воскресеньям на работе не появлялся вовсе, а по субботам проводил там два-три часа — заглядывал к Рейнсу и договаривался о чём-то с хорошенькой девчонкой-лаборанткой, смотревшей на него, как на небожителя.
В эти дни картина была совсем другой. Лайл, появившийся и в субботу, и в воскресенье, уйму времени провёл за дверью отцовского кабинета, а кроме того, обменялся несколькими словами с Сидни и Брутсом — надо полагать, сообщил им о «переводе» мисс Паркер в «алжирский филиал». Зуар, притащивший, как обычно, документы на подпись, вылетел от Рейнса через десять секунд, с таким видом, словно ему пригрозили увольнением. Сам Рейнс, похоже, не уезжал домой с пятницы. Дважды он навещал долговязого в лаборатории, один раз принимал его у себя и один раз — говорил с ним в галерее, ведущей в лабораторное крыло. В тот момент они стояли рядом с камерой, их лица были хорошо видны, и я смог кое-что прочитать по губам: «Объект номер сорок три… показатели крови… нельзя затягивать… увеличение дозы может повлиять на…»
Объект номер сорок три! Сердце у меня ёкает. Готов поспорить, так они называют теперь Мию. А неприятный долговязый субъект — именно тот, у кого я получу всю нужную мне информацию. И, вероятно, его-то и сделаю своим сообщником. А ведь я уже видел где-то этот страусиный профиль, мгновение — и вспомню, где! Увеличиваю изображение и читаю на бейджике: «Доктор Глен Салливан». Дело за малым, доктор Салливан — убедить вас сотрудничать со мной. Подобрать к вам ключик.
32. Мисс Паркер. 14–15 апреля, воскресенье-понедельник, без времени
Я ничего им не рассказала, мама! Правда же, не рассказала?..
Её прохладная ладонь снова ложится мне на лоб.
«Родная моя, ты очень сильная!»
Она улыбается всё так же печально и нежно, её глаза и щёки — мокрые. Мама, почему ты плачешь? Я отсюда не выберусь?
«Мне плохо сейчас, как тебе. И, как тебе, страшно!»
Новый приступ тошноты. Желудок совсем пустой, кажется, меня вот-вот вырвет собственными внутренностями. Запах гнили и нечистот. Тень на стене — мужской силуэт, знакомый и ненавистный. Как я могла поверить в то, что Лайл тоже — твоё дитя?!
«Гены решают не всё, доченька!»
Кто был донором, мама? Почему все — все, даже ты! — скрывали от меня правду?
«Ты узнаешь, когда придёт время!»
Где узнаю — здесь или там?
Я не хочу туда. Я не готова. Моя жизнь здесь только началась!
Запах гнили и нечистот. Насквозь проржавевшие трубы. Склизкие ступени, уходящие из-под ног. Нет, нет, не надо, пожалуйста, не надо!
Я ничего не рассказала… Я не предала его, мама! Скажи, что я его не предала! Ты же была со мной, ты должна была слышать! Почему ты молчишь?!
Ты молчишь, потому что тебя нет. Морок, мираж, порождение моего мозга.
Порождение моего мозга. Не хочу вспоминать, но я должна вспомнить! Шаг за шагом восстановить в памяти всё, что случилось.
Помню, как, проснувшись, почувствовала, что дыхание больше не причиняет боли. Как приятно было дышать полной грудью! Если бы ты знала, мама! Сначала я просто вдыхала и выдыхала, радуясь тому, что жива. Затем встала и умылась. Жар спал. О недавней болезни напоминали только тошнота и лёгкая слабость, с прежней слабостью несравнимая. Салливан, которому приказали «побыстрее» меня вылечить, со своей задачей справился. Интересно, что он мне вколол?
Серые стены, жёлтый свет, арестантская койка. Рубаха эта нелепая не моего размера… Ни заламывания рук, ни мелодраматических возгласов: «Как в кошмарном сне!» Почему-то я сразу поверила в реальность происходящего. Словно ждала такого поворота с тех пор, как не стало папы.
А ведь ждала, ждала! Потому и пила — чтобы заглушить страх.
Я одного только не понимаю, мама! Что им от меня нужно? Хотели бы просто избавиться — пустили бы пулю в лоб или оставили умирать от воспаления лёгких.
Помню, как, сидя на койке, ковыряла оставленную мне еду — зеленовато-бурую безвкусную кашу с запахом водорослей. «Витамины и микроэлементы», вот дерьмо! Джарод рассказывал, этим его кормили в Центре. Какая ирония! Я была готова на всё, чтобы вернуть его сюда. К гадкой еде, тюремной одежде, круглосуточному наблюдению и несвободе. А он теперь рискует всем, чтобы меня отсюда вытащить. Рискует… можно даже не сомневаться. Мне жизни не хватит, чтобы искупить свою вину перед ним!
Но надеяться, кроме него, не на кого. Он столько раз приходил в Центр незамеченным и столько раз уходил невредимым! Он справится и теперь. Моя задача — тянуть время, чтобы…
Чёрт, чёрт, чёрт! «Полярная звезда»! Как я могла не подумать! Я же сама собирала для отца информацию о ней. Я даже один раз была на переговорах с представителями компании. Потом меня… сочли неблагонадёжной и отстранили от этой работы. Контракт заключали без моего участия. Подробностями я не интересовалась, но сейчас, в середине апреля, новая система уже должна функционировать. Джарод не появится здесь, чтобы меня спасти. В лучшем случае, он вовремя заметит перемены и уйдёт. В худшем…
В этот миг — да, мама, именно тогда: я не успела представить, что будет с Джародом и со мной в худшем случае — щёлкнул замок. Лайл и Рейнс. Один — воплощённое подобострастие. Другой… Другой — уже не та квинтэссенция разочарования и ненависти, какая была раньше. Холодное любопытство исследователя в его взгляде напугало меня сильней.
