Виктор Пронин - В исключительных обстоятельствах
И вот такие ответы они получили.
А р н а у т о в
— Давно ли... Хм, иногда мне кажется, что здесь, на острове, я провел всю свою жизнь. А там, там была жизнь, в которой я не всегда поступал, как мне хотелось, говорил не то, что думал, да и общался с людьми не самого лучшего толка. Как оказался здесь... Нет, я сюда не приехал, не прилетел, не приплыл, я сюда бежал, ребята. Бежал. От самого себя, да и не только. Было от кого бежать, от чего... Давняя это история. И уж коль я здесь оказался, останусь. Придется остаться. Знаете, что я вам скажу? Человек должен время от времени совершать поступки, которые встряхивали бы его, заставляли бы почувствовать оставшиеся силы, омолаживали его хотя бы духовно. Может быть, для этого нужно влюбиться, может, нахулиганить или вообще выкинуть такое, что никому и в голову не придет! Так вот, остров дает такую возможность, он встряхивает, ты все время чувствуешь себя как после чашки крепкого кофе. Знаете, висит здесь в воздухе нечто такое, что заставляет тебя идти быстро, оглядываться неожиданно, смотреть пристально и быть все время к чему-то готовым. Даже если ты и миновал пенсионный рубеж.
Б о р и с
— Я родился здесь, на острове. И считаю, что мне повезло. Был я на материке, даже за Уралом был. Красиво, конечно, там, но не для меня. Я, братцы, красоту понимаю по-своему — хорошо мне или не очень. Мне здесь хорошо. И я знаю — будет еще лучше, Занесет, к примеру, нас с вами через годик-второй, подобьем костяшки, и сами увидите. Дите подрастет, работаю я хорошо, честно работаю, прорабом стану. Танька надбавку получать начнет, еще кое-что намечается... И потом я так считаю — где человек родился, там он и жить должен. В этом месте у него все лучше будет получаться, и везти ему будет, и здоровье у него не пропадет. Кем бы он ни стал — прорабом, поэтом, бухгалтером, — повезет ему только на своей земле.
О л е г
— Черт его знает, как я здесь оказался... Занесло каким-то шальным ветром. С перекати-поле такие вещи случаются. Я не ворчу. Если так случилось, значит, так должно было случиться. Против судьбы не попрешь. У нас после института выбор был довольно своеобразный — казахские степи, якутская тайга и сахалинские туманы. Выбрал туманы. Не жалею, нет. Туман — это приятное явление природы, мне нравится. И в прямом, и в переносном смысле. Туман позволяет сохранять отношения между людьми, в тумане все мы кажемся слегка расплывчатыми. Это как раз то, что нужно, чтобы не растерять друзей. Абсолютная, жесткая ясность ведет к разрыву. Когда все совершенно ясно, становится скучно. Вот я и думаю — пусть в семье тоже будет не то розовый, не то голубой туман. Согласитесь, мы выглядим в нем лучше, чем при ярком, прямом свете юпитеров. Не видно морщин, не видно слез, хандры. Уеду ли я отсюда? Наверно, уеду. Вот ветерок поймаю попутный. Говорят, яхтсмены-профессионалы различают ветры даже по цвету. Мой цвет неопределенный. Может быть, розовый, а может, голубой.
В и т а л и й
— Год я здесь. Ясно? Год. И уже в печенках у меня и остров, и снег, и бухты, и все его потроха. Господи, вы все уже у меня в печенках, если хотите знать. Уеду ли? Обязательно. Как пить дать. Вот деньгу маленько поднакоплю. Если без трепа, то я ради этой самой деньги и приехал сюда. И не думаю, что меня нужно за это презирать. Нет, себя я за это не презираю. Даже уважаю. Государству нужен специалист в этом далеком, суровом краю? Пожалуйста. Я готов. И опять же я прошу заплатить не только ради себя — государству полезнее человек с лишней копейкой, потому что он, не думая о хлебе насущном, с большей готовностью отдает себя общему делу. Открою секрет — хочу купить машину. Куплю. Пока не куплю — не уеду. О себе я думаю? Не только. О государстве тоже. Социологи доказали — человек с машиной гораздо выгоднее народному хозяйству, чем человек на своих двоих. Он мобильнее, его знания, опыт, энергия используются эффективнее. У него большая отдача. Поэтому, покупая машину, я делаю вклад не только в собственное благополучие, но и совершаю патриотический поступок. Вот так-то, граждане пассажиры, вот так-то, братцы-кролики! Нас голыми руками не возьмешь.
К полудню узкая тропинка на крыше состава превратилась в плотную дорожку. Все до боли в глазах всматривались в слепящую даль, надеясь увидеть снегоочиститель. Весь день по стометровке, протянувшейся среди бесконечной белой равнины, прогуливались люди, отвыкшие от солнечного света, свежего воздуха и простора. Несколько раз в океане показывались силуэты судов. Они возникали и медленно таяли в светло-голубой дымке.
Левашов нашел Лину на крыше последнего вагона, там, где заканчивалась протоптанная в снегу дорожка.
— Интересно, где мы встретимся в следующий раз? — Левашов обрадовался, увидев Лину.
— А, это вы... Простите — ты. — Она улыбнулась. — Где увидимся? Во всяком случае, не на крыше вагона. Это уж точно.
— Можно я задам тебе один неприличный вопрос?
— Разве что один... — Лина насторожилась, но вопроса ждала с интересом.
— Ты замужем?
— Нет.
— А была?
— Это уже второй вопрос, а мы договорились только об одном.
— Значит, была.
— Да. Недолго.
— Послушай, Лина, может быть, я произвожу странное впечатление...
— Не производишь.
— Подожди, не перебивай, — Левашов взял ее за руку. — Ситуация не позволяет выдерживать все сроки приличия... Ротор на подходе. Ты мне ничего не скажешь?
— Что тебе сказать... Даже не знаю, что тебе и сказать... Я не привыкла к таким темпам, — она прямо взглянула на него.
— Я тоже. Но темпы диктует ротор.
— Странно все как-то получается. — Лина улыбнулась, но ее раскосые глаза остались темными и серьезными.
— Такие вещи всегда происходят странно, — сказал Левашов.
— Какие вещи?
— Когда один человек приходит к другому и приглашает его с собой на остров Уруп, на Таганку или в соседнюю пещеру.
— И вот приходит к тебе этот человек, — медленно проговорила Лина, — и начинает задавать довольно бесцеремонные вопросы... Была ли ты замужем, где твой бывший муж, есть ли у тебя ребенок...
— Об этом я не спрашивал.
— Нет, почему же, об этом надо спросить. Знаешь, Сережа, обычно люди очень неохотно признаются в одиночестве. Если ты одинок, значит, ты слаб, бездарен, угрюм. Конечно, я могу найти уйму оправдывающих обстоятельств — я совсем недавно на острове, я приехала отнюдь не в прекрасном настроении и самочувствии, то, что произошло со мной на материке, в какой-то степени катастрофа... Но знакомые думают, что знают все, а на работе есть более важные вещи, есть твой моральный облик, и он должен быть чистым. Но где кончается чистота и начинается стерильность? Ведь мы не стремимся к моральной стерильности, верно? А эта деликатность... Она стала такой удобной и непробиваемой стеной, за которой часто прячется самое дремучее равнодушие. И тонкий, воспитанный человек отлично себя чувствует, оставляя за спиной твою зареванную морду! Соседка пожалуется кому-то на твою грубость, начальник беззлобно отметит, что ты редко выступаешь на семинарах... Иногда так хочется, чтобы хоть какой-нибудь пьяница спросил в автобусе — отчего ты, девка, хмурая сидишь? Странно, я до сих пор как о чем-то светлом вспоминаю заседание месткома, на котором разбирали меня за какую-то провинность. Мне тогда объявили выговор, но, господи, с каким волнением я отвечала на вопросы! Чем занимаюсь после работы, что читаю...
