Людмила Малёваная - Искатель. 2014. Выпуск №3
Костюмы на них сидели как влитые. Они вертели в руках планшетники и не спеша объясняли мне основные детали.
— Впервые летим на энергии тахионов. Это не на Марс прокатиться на нейтринном движке. Тут мощь для межзвездного полета. Это будет грандиозный прорыв. Автоматические станции уже там давно все подготовили. Столы, как говорится, накрыли. — Всё говорилось гладко, но чего-то в их словах не хватало.
— Для полета людей убавили уровень внешнего поля, чтобы перегрузки не было. Собачкам до вас нелегко пришлось. Еле выдержали. А вы с комфортом полетите. Туда — сюда, и статья на первой странице. Ну как?
— Подождите, так что, люди еще не испытывали корабль этого класса? Вдруг мы погибнем?
— Нет. Это исключено. Внутри поле с такой силовой стеной, что не пролетают даже элементарные частицы. То есть внутри ничего измениться не может. Ни температура, ни давление, ни плотность вещества.
— Я не силен в естественных науках, я больше по части политики. Что я смогу написать?
— Просто напиши, что ты почувствуешь, перемещаясь почти мгновенно в другую галактику. И да, перемещаясь первым!
Теперь я знаю, чего не хватало их словам. Им не хватало уверенности. Они сомневались в определенных деталях полета. Поэтому и набрали для испытаний нас. Ученого-неудачника, преступника-рецидивиста, хронического больного, обыкновенного бомжа и меня, начинающего журналиста, желающего взорвать сообщество умопомрачительной статьей. Капитан, как я узнал потом, согласился лететь за огромные деньги и обещание досрочного выхода на пенсию. Причины пребывания на борту Надин остались мне неизвестны…
— Значит, мы полетим рейсом номер один? — улыбнулся я.
— Нет. Первый рейс сделают официальные лица. Вы полетите рейсом «Ноль», — серьезно сказали они.
Все вокруг было грандиозным. Верфь, сотканная из невообразимого количества стали, масса обслуживающего персонала, снующая хаотическими потоками, ну и, конечно, сам корабль с циклопическими тахионными двигателями, опоясывающими гигантское брюхо…
Лишь через несколько минут, которые мы проводим в Барьере боли, наш разум осознает весь ужас произошедшего. Почему-то именно здесь уходят покой и надежда, уступая место беспросветной обреченности, разрывающей в клочья сознание.
Потом поля снова создают ту напряженность и направление, которые снимают с коры головного мозга все негативные импульсы, погружая психику в состояние, схожее с нирваной.
Профессор объяснял нам эти простые на его взгляд вещи. Он рисовал странные схемы, усыпанные множеством стрелок, которые назывались полярными векторами, изображал своими длинными тонкими пальцами продольную напряженность.
— Саня подшучивал над профессорскими уроками, вспоминая короткие школьные годы.
— Я не для того после шестого класса школу бросил, чтоб ты мне тут опять физику втирал, — говорил он, гордо выпячивая грудь.
— Но, Александр. Почему опять? В шестом классе у вас еще не было физики. И вообще, человек должен стремиться к знаниям всю жизнь. Вот я…
— Я знаю то, я знаю сё… А как воровать, чтоб менты не нашли, ты знаешь? Нет! А вот говоришь!
Сашка начинал немного злиться — наверно, в глубине души он чувствовал горечь пропавших даром лет.
Бингер же, напротив, слушал профессора затаив дыхание. Иногда, для показухи, он вставлял какой-нибудь научный термин, как бы поправляя излишнюю простоту повествования Шевеловского, и, когда тот поддакивал, лицо Бингера приобретало важный вид…
Сейчас же тонкий, противный визг Бингера доносился из-под кресел, дополняя гул двигателей корабля и хрип уставшего материться Саньки. Звук в Барьере воспринимается по-другому. Он то режет тебя изнутри, то сверлит мозг. Невыносимо болят зубы. И спина. И уши. А запахи! Откуда они берутся? Пахнет сдохшей псиной, гнилыми овощами, горелым пластиком и еще какой-то гадостью. Дышать носом почти невозможно. Мы хватаем мерзкий барьерный воздух пересохшими ртами…
Не помню кто, скорей всего Сашка, сказал как-то, что этот смрад от нас. От мертвых нас. Потому что так долго жить нельзя…
Эскалатор медленно возносит нас к толстенной двери. Кругом еще суетятся инженеры. Они лазают по двигателям, как муравьи, подправляя там что-то, подкручивая, устанавливая ярко мерцающие датчики. Они как-то странно на нас смотрят.
У входа нас встречает Надин. Мило улыбаясь, делает пару шажков в глубь салона, приглашая войти. Нагловатый тип с золотыми зубами беззастенчиво пялится на обтянутый белоснежной формой бюст и тычет меня под лопатку. Да, ну и попутчики мне достались. Рядом стоит еще один тип. Сальные волосы растрепаны, мутный пропитый взгляд. Садимся словно в пригородную электричку.
Внизу подъехал черный ёджип. Из него вышли те двое, что согласовывали мое участие в полете. Даже с высоты видно, что лица у них хмурые. Почему-то появляется желание спуститься вниз и никуда не лететь. Ни в какую другую галактику. Пусть даже мне дадут Пулитцеровскую. Пусть возьмут в штат хоть в «Мировые Времена». На сердце неспокойно.
Но вот мы в салоне. Я откидываю голову назад. Стараюсь дышать глубже. Бояться нечего. Ведь усиленные защитные поля…
Звуки растаяли. Сознание словно всплывает из плотного клейкого тумана. Медленно, но бесповоротно уходит боль. Сначала из самого нутра, потом словно соскальзывает с кожи и, еще осязаемая некоторое время, отдаляется от тела.
Вот уже зашипели динамики. Пот струится с меня ручьем, попадая в глаза, но даже сквозь радугу я вижу поднимающиеся с пола фигуры.
— Барьер боли пройден. Все живы? — Голос капитана сдавлен, слышно, как он отплевывается. — Через пару минут будем в Чудном месте. Конец связи.
Надин как-то сказала, что второй пилот заболел за день до отправления. Вот повезло мужику! Он даже не представляет как! Вирус, который его там скосил, он должен на руках носить и до конца его вирусной жизни поить французским коньяком.
Шевеловский вертит в руках разбитые очки. Сашка идет в туалет, распинывая в разные стороны лохмотья обшивки и шахматные фигуры. Бингер сыплет в рот очередную порцию ненужных лекарств. Морщится, но сыплет. Лупя уже клянчит у Надин очередной бутерброд. Она кричит, что еда закончилась.
Но это поправимо, ведь через минуты мы окажемся в Чудном месте.
Словно удар током. В глазах темнеет. Провал…
— Кто прибрал салон? — зло вопрошает Сашка. — Блин, я этого ферзя раздавил пополам. Точно помню!
Он вертит в руках целехонькую фигуру. Оглядывается по сторонам, ища взглядом следы своего буйства. Кругом порядок, Сашка плюхается в кресло.
— Дурдом номер ноль!
