Михаил Трофимов - Библиотечка журнала «Советская милиция» 1(25), 1984
Был у него друг Гена. Одногодок. В профтехучилище родители Гену не пустили, и он с горем пополам добивал десятилетку. Гена жил в соседнем многоэтажном доме, и были они с Лешкой неразлучными приятелями.
Зная о Лешкиной задумке соорудить токарный станок, чтобы вытачивать всякие там детали, Гена как-то сообщил, что у одного из его соседей в сарае стоит станок от старой швейной машины с ножным приводом. «Если попросить — не даст. Больно жадный, — сказал Гена, — давай украдем». В тот же вечер друзья попытались сорвать замок на сарае, но были застигнуты при этом хозяином, который поднял неимоверный гвалт. Во дворе собрались люди, прибежал Генкин отец, позвали Лешкину мать. Не выслушав никаких объяснений, она тут же отхлестала Лешку по лицу, схватила на шиворот и повела домой, приговаривая:
— Опозорил мать на всю улицу!
Лешка пытался объяснить ей, как все это произошло, стал рассказывать в свое оправдание о токарном станке, но мать еще больше взбеленилась, взяла топор и пошла ломать Лешкин верстак.
Горечь и обида захлестнули Лешку, и он убежал из дому к ребятам в общежитие.
Через два дня мать пришла в училище и вместе с заместителем директора разыскала его. Деваться было некуда — вернулся домой. Лешка хотел все как есть рассказать матери, успокоить ее, но та не особенно слушала. Хотя она сейчас и не кричала, но то и дело причитала: «Ох, загонишь ты меня в гроб!» От этого было не легче.
С этого дня Лешка в училище больше не появлялся; мать об этом долгое время и не догадывалась, а узнала от работников милиции, когда те пришли с обыском. Оказалось, что Лешку и еще каких-то его дружков обвиняют в воровстве копилок из автобусных билетных автоматов.
Мать устроила истерику и велела Лешке убираться с глаз долой.
Тогда Лешка и попал в колонию. Уж больно дерзко вел он себя на суде. На вопрос: «Почему не работаешь и не учишься?» — отвечал: «Это мое дело, так мне нравится!» Никто за него не вступился, и было ему тогда безразлично, что решит суд.
Когда вышел на волю, опять нескладно получилось. Работать сразу не пошел, решил осмотреться. Остановился у одного знакомого, связался с девицей, занимавшейся спекуляцией. Соблазнился легким заработком, стал ей помогать. Опять суд, опять колония. Там кое-кто встретился из тех, с кем прежде пришлось отбывать наказание. В такой компании раскаяния не в моде…
…Верно говорят: в чем млад похвалится, в том стар покается. Видно, пришло и Лешкино время.
Вернувшись поздно вечером в общежитие, Лешка, не раздеваясь, завалился в постель. Но сон не шел. Ворочаясь с боку на бок, он с тревогой думал о возможном появлении милиции. Его не страшили ни суд, ни наказание. Он смертельно боялся только того, что ему помешают увидеться с тем добрым человеком — капитаном милиции, которому он принес беду и который, тем не менее, доверился ему.
Встреча эта представлялась Лешке как единственное средство избавиться от душевных страданий. Казалось, он находился в сфере действия какого-то неведомого магнита, притягивающего его туда, где произошла эта мрачная история.
«Вдруг меня заберут — все пропало. Даже если после этого и удастся увидеть его, написать ему, он не поверит, подумает, что я вру, выкручиваюсь, как пойманный уж», — думал Лешка, с трепетом прислушиваясь к звукам, доносившимся с этажей общежития. Он то и дело поглядывал в окно — не проспать бы рассвет.
Рано утром Лешка вышел из общежития и вскоре стоял перед знакомой дверью. Нажал кнопку звонка и тотчас услышал шаги, будто там и не спали, а всю ночь только и дожидались его появления.
Дверь открыл хозяин квартиры. Он был в форменной рубашке с расстегнутым воротом. Спать, видно, не ложился. Капитан не сразу узнал Лешку, а узнав, удивился:
— А, это ты! Чего тебе?
Лешка деловито извлек из кармана украденное кольцо и, ни слова не говоря, сунул его хозяину квартиры:
— Увел вчера у вас колечко…
Капитан нервно кашлянул:
— А чего ж назад принес? — Он невесело усмехнулся. — Ну, вообще-то молодец, конечно. Да заходи, чего стоять-то у дверей.
Лешка шагнул в коридор:
— Стаканчик воды можно?
— Меня зовут Иван Матвеевич Полухин. На кухне попей, — капитан посторонился, пропуская гостя, не торопясь закрыл дверь и, шаркая домашними шлепанцами, прошел в комнату. Тут же, вытирая ладонью губы, появился Лешка.
— Садись, — кивнул в сторону дивана Полухин.
Лешка присел.
— Ну, как она?
Иван Матвеевич понял, что речь идет о его жене.
— Да ничего, поправится… Переживаешь… значит, — не то утвердительно, не то спрашивая, проговорил Полухин. — Совесть, она без зубов, но грызет… А?
Вздохнув, Полухин принес из кухни пепельницу и сигареты.
— Я не хотел, клянусь… — опустил Лешка голову.
— Переживаешь. — Иван Матвеевич в задумчивости расхаживал по комнате. — Ты ведь, в сущности, хороший парень, ей-богу, правда. — Он остановился, посмотрел на Лешку и добавил: — Но малость того… — Полухин выразительно постучал указательным пальцем по лбу.
— Это точно, — криво улыбнулся Лешка.
— Что собираешься делать-то?
— Не знаю. Пойду, наверно, в милицию. Решайте, как положено, по закону.
— В милицию… В милицию… — в раздумье повторил Иван Матвеевич. — Черт его знает… В милицию… Это ты, пожалуй, правильно рассуждаешь. Чтоб оно было все по закону, «как положено», и грех с души снять… Работаешь-то где?
Лешка цокнул языком и отрицательно помотал головой:
— Не работаю.
Они еще потолковали с полчаса и порешили, что в первую голову надо устроиться на работу.
— Так оно надежней, — раздумывая над чем-то, сказал Иван Матвеевич. — Сейчас на завод пойдем, а уж оттуда в милицию. Так оно надежней… — повторил он. — Не хотелось бы, понимаешь, тебя под суд упекать. Может, все обойдется. Давай присядем перед дорогой, на удачу.
Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.
— Я тебе до зарплаты деньжонок займу — перебьешься! — засуетился Иван Матвеевич. Он открыл дверцу шифоньера, где, видно, лежали деньги, а Лешка ощутил в горле ком, и глаза его наполнились слезами. Он хотел что-то сказать Полухину, но почувствовал, что сейчас заплачет, и быстро вышел в ванную. Тут Лешка прямо из крана попил воды, ополоснул лицо, успокоился. Глянув в зеркало над умывальником, усмехнулся и пригладил ладонями непокорные белокурые волосы.
— Ну что, пошли? — услышал он негромкий голос Ивана Матвеевича.
— Пошли, — отозвался Лешка и совсем неожиданно для самого себя добавил: — Пошли, батя!
Герман Тыркалов
