Юрий Левин - Золотой крест
— Это хорошо, — заключил Павел Бурда. — Будем вредить и здесь.
Аркадий Ворожцов и его напарник встали у огромного, начищенного до блеска, станка. Он подавал раскаленные тупоносые болванки на гидравлический пресс, грузно вросший в цементный пол.
— Вы делайте так, — посоветовал Бурда Ворожцову, — чтобы со станка на пресс попадали болванки, которые не раскалились до нормы. Они сломают поршень. Выйдет из строя гидравлический пресс, и остановится весь процесс.
Совет оказался дельным.
С утра Ворожцов и его товарищ взялись за дело с особым усердием. Мастеру-надсмотрщику это понравилось. А когда он вышел из цеха, станочники подали непрокаленную болванку. Сломанный пресс задержал обработку деталей почти до конца смены.
Назавтра то же самое повторилось в начале смены. Русскому станочнику, занятому на прессе, пригрозили расстрелом. За пленного заступились Ворожцов и сам мастер. Они отнесли вину за счет слабосильности печи и недоброкачественного угля.
Впоследствии гидравлический пресс и другие станки военнопленными выводились из строя многократно. Гитлеровские администраторы всякий раз пытались найти виновных. Но среди советских людей существовало прочное братство, сцементированное умелым партийным работником Павлом Бурдой. Они не выдавали друг друга.
До счастливой победной поры оставались считанные дни. Теперь бы жить да радоваться. А Ворожцов окончательно ослаб. Ноги опухли, силы иссякли.
— Мне, наверное, тоже конец пришел, — пожаловался Аркадий другу. — Чувствую, попаду в команду смертников. Отощал до невозможности.
— И что же ты молчишь? — рассердился Бурда. — Почему таишь черные мысли? До победы рукой подать, а он помирать собрался!
Павел Бурда встретился со своим товарищем чехом по имени Кароль. Он обычно разливал узникам суп. Договорился с ним о добавках Ворожцову. Помощь оказалась действенной. Силы Аркадия окрепли.
А тут до лагеря докатился слух: город Линц вот-вот займут советские войска. Начальники всполошились. Нужно хоть в какой-то мере замести кровавые следы. Пленным объявили:
— Есть опасность от налета авиации. Надо скрыться...
Их построили в полукилометровую колонну и повели через Дунай в лес, в бомбоубежище. Но опытный подпольщик Павел Бурда разгадал намерение фашистов.
— В бомбоубежище не спускаться. Оно заминировано. Там смерть, — шепнул он соседям, шагавшим вместе с ним в середине строя.
Страшная весть с неимоверной быстротой, будто током, из конца в конец прошила многотысячную колонну. Строй тотчас расслаб, заколыхался. Конвоиры заметили это и, грозясь оружием, кричали:
— Шнель! Шнель!
— Подтянись!
— Не нарушать строя!
Павел Бурда заметил волнения в строю и, чтобы предупредить самовольные действия военнопленных, через тех же соседей распорядился:
— Идти смелее и ждать команду!
И строй снова напружинился, шаг окреп, глаза узников засверкали, оживились. Значит, в колонне есть кто-то старший, кому известно, что надо делать. Значит, не все потеряно. Так подумали многие военнопленные.
На подступах к бомбоубежищу Павел Бурда передал новую команду:
— У входа в бомбоубежище остановиться и обезоружить конвоиров!
Кому и как обезоружить конвоиров — об этом не говорилось. Шепотом, да в полукилометровой колонне, да, на глазах у врагов всего не скажешь. Зато эту команду хорошо знали шагавшие на флангах строя подпольщики, заранее проинструктированные руководителем.
У самого входа в убежище старший колонны, краснощекий немецкий офицер, ничего не зная о замыслах подпольщиков, остановил колонну и начал объяснять:
— Чтобы все было в порядке, надо спускаться по два человека и проходить в самый конец.
Офицер приставил к глазам бинокль и осмотрел небо — не угрожает ли неприятельская авиация.
В это время из строя выскочил высокий черноволосый человек и так пнул в живот офицера, что тот упал навзничь. Лежащего, испуганного до безумия офицера военнопленные обезоружили и связали ему руки.
Упали второй конвоир, третий, четвертый. Но всех сразу взять не удалось. Их было до двухсот человек. Те, которые держали автоматы наготове, открыли огонь. И в середине и в хвосте колонны густо, как снопы на жнивье легли убитые.
В ход пошло оружие, захваченное военнопленными врагов. И это решило скорый исход кровопролитной схватки. До двух десятков конвоиров было убито, а остальные пленены.
Похоронив убитых, оказав первую помощь раненым бывшие узники вернулись в свой лагерь и двое суток охраняли его собственными силами.
На третьи сутки в город Линц, занятый американскими войсками, приехал советский полковник в форме пехотинца. Выстроив людей на плацу лагеря, он сказал:
— Дорогие соотечественники! О вашем подвиге у заминированного фашистами бомбоубежища мы уже слышали. Теперь ваши мытарства закончились. Советское командование решило определить вас в госпитали — подлечитесь, наберетесь сил, отдохнете.
И советские гостеприимные госпитали приняли всех уцелевших от смерти.
Во главе бригады
На польской земле с каждым днем возникали все новые и новые очаги борьбы с врагами. Народные мстители не давали покоя фашистам ни в Ченстохуве, ни в Тарнуве, ни в Ломже, ни в Люблине, ни в Прушкуве. На всех дорогах Польши густо пестрели немецкие надписи: «Ахтунг! Партизанен».
Полицейские сбились с ног. Из генерал-губернаторства одно за другим шли распоряжения: выловить партизанских зачинщиков! Доложить о причинах взрыва оружейного склада! Усилить охрану железных дорог! Арестовать всех, кто виновен в уничтожении эшелона танков!..
Но партизаны были неуловимыми. Руководимые Польской рабочей партией, они наносили удары по врагу все чувствительнее, ощутимее. Их активные действия сливались воедино с той великой борьбой, которую вели советские войска против фашистской Германии.
Тысяча девятьсот сорок четвертый год партизаны Прушкува встретили не за праздничным столом, а в боевых трудах. Когда в одном из близлежащих гарнизонов немецкие офицеры собрались на новогодние торжества, над улицей, словно гулкое эхо, прокатился оглушительный взрыв.
— Господа офицеры! — послышался в темном зале дрогнувший голос. — Прошу соблюдать спокойствие...
Голос тщетно призывал к порядку. Перепуганные насмерть люди искали выхода, сбивая с ног всех, кто встречался на пути. На пол со звоном полетела посуда, опрокидывались столы, паркет стал скользким от вина. Потом вблизи раздался треск автоматов.
— Сорвали им праздничек, — докладывали партизаны, возвратившиеся с задания.
