Дмитрий Чевычелов - Остров на карте не обозначен
— Пошли, — глухо согласился Борщенко.
3
К двум часам дня Борщенко явился к главной канцелярии. Он не сумел отвязаться от Шакуна. Тот говорил:
— Ты же, Павел, не знаешь немецкого языка. Без меня еще пристрелят тебя ни за что ни про что.
У входа стоял эсэсовец с автоматом. Немедленно явился второй эсэсовец. Шакун объяснил:
— Мы — по вызову.
— К штандартенфюреру вызывали только Брагина, — сказал эсэсовец. — Тебя не вызывали.
— Но я буду нужен как переводчик, — уверенно заявил Шакун.
Эсэсовец ушел для выяснения. Вскоре он вернулся и провел Борщенко и Шакуна в вестибюль.
— Ждите здесь! — приказал он.
Ровно в два часа из жилой части здания в вестибюль вышел Реттгер. Он на ходу глянул на вытянувшихся «смирно» Борщенко и Шакуна, брезгливо поджал губы и прошел в кабинет.
Минуту спустя через вестибюль, ни на кого не глядя, в сопровождении автоматчика прошел Рынин.
Борщенко еще со вчерашнего вечера готовил себя к встрече с Рыниным, но беспокойные мысли угнетали его все больше: «Ну как я погляжу ему в глаза в этом обличье?… Поймет ли он?…»
Борщенко взволнованно начал прохаживаться по вестибюлю, но дежурящий у дверей эсэсовец хмуро приказал:
— Стань к стене, не мотайся перед глазами!
— Павел! — позвал Шакун. — Иди сюда. Стой тихо.
Спустя несколько минут в кабинет к штандартенфюреру впустили Борщенко и Шакуна.
Реттгер с огромным карандашом в руке сидел за столом.
— Ближе, ближе! — приказал он.
Борщенко и Шакун подошли к столу.
Рынин молча стоял у окна.
— Вот, Рынин, вы отказываетесь работать на нас, а другие ваши соотечественники охотно согласились! Посмотрите!
Реттгер указал на стоявшего «смирно» Борщенко.
Рынин, до этого не обративший внимания на вошедших, поднял голову.
При виде Борщенко в форме охранника, рядом с рыжим зубастым власовцем, у Рынина глаза полезли на лоб.
— Борис Андреевич, здравствуйте! — поздоровался Борщенко и без паузы произнес дальше заранее продуманную им фразу: — Вам надо принять предложение полковника о работе.
Борщенко предполагал, что Рынин должен будет задуматься над словами «вам надо», и произнес их подчеркнуто.
Рынин медленно подошел к Борщенко вплотную и стал в упор его разглядывать.
Сомнений не было. Перед ним стоял помощник капитана «Невы» — Андрей Васильевич Борщенко. «Продался… Ах, негодяй!»
Обычно невозмутимое лицо Рынина густо покраснело. Он поднял руку и тяжело ударил Борщенко по лицу.
Борщенко отшатнулся не столько от боли, сколько от жгучей обиды.
Рынин, весь пылая от возмущения, вытащил из кармана платок, брезгливо вытер руку и гадливо отбросил платок в сторону. Затем, круто повернувшись, подошел к столу.
Прямо глядя в лицо Реттгеру, он медленно сказал:
— Вот что, полковник! Если вы намереваетесь добиваться своего с помощью подобных трюков, напрасно стараетесь! — Продолжая говорить по-немецки, Рынин обернулся к Борщенко: — А содействие таких вот черных изменников ничего, кроме омерзения, не вызывает! Слушайте вы, гнусный предатель…
Реттгер раздраженно перебил:
— Что вы распинаетесь в пустоту, Рынин? Адресуйтесь к нему по-своему. Вам-то уж следовало знать, что кроме русских слов, он других не знает.
Все еще бледный, Борщенко, силясь овладеть собой, повернулся к Рынину:
— Борис Андреевич, я могу говорить только по-русски… Я еще раз повторяю: вам надо дать согласие на работу. В этом очень заинтересованы все мы.
— Что он говорит? — спросил Реттгер Шакуна.
— Он, господин штандартенфюрер, просит его работать у вас, говорит, что здесь это для всех поголовно очень интересно.
— Тьфу, дурак! — рассердился Реттгер и стал ждать, что будет дальше.
Рынин посмотрел на Борщенко, медленно подошел к креслу и сел, прикрыв рукою глаза.
Реттгер пристально наблюдал. Он заметил, что в настроении Рынина неожиданно что-то переломилось. Кажется, на него действительно подействовали слова Брагина.
В настроении Рынина и на самом деле произошла перемена. Закрыв ладонью глаза, он думал. Думал, анализируя. Думал так, как привык думать, проверяя связи и явления. Почему Борщенко скрывает свое отличное знание немецкого языка? Оно же только способствовало бы карьере предателя. А он скрывает и просит не выдавать его в этом («Я могу говорить только по-русски»)… Догадка, что Борщенко только играет роль перебежчика, вдруг, как молния, озарила сознание Рынина… Но тогда в словах «вам надо», которые Борщенко дважды подчеркнул, скрыт особый смысл. Значит, кто-то («все мы») предлагает ему дать согласие на работу… Кто и для чего?…
Мысли Рынина оборвал Реттгер:
— Так что же, доктор Рынин? Значит, вы отказываетесь, категорически и раз навсегда? Или вы еще подумаете?
Рынин поднял голову и с нескрываемой ненавистью посмотрел на Реттгера.
— Я еще подумаю, — сказал он глухо.
— Ну, вот и хорошо…
Реттгер повернулся к Борщенко:
— Можешь идти, Брагин, и далеко не отлучайся. Ты мне будешь еще нужен.
Оправившийся Борщенко стоял прямо, вытянув руки по швам.
— Переведи ему, обалдуй, что я сказал! И убирайся. Да помоги ему устроиться!
Шакун схватил Борщенко за руку и потащил к двери.
— Пойдем, Павел! Я тебе сейчас буду помогать!..
Глядя им вслед, Реттгер думал: «А этот Брагин кое-чего стоит… Его надо держать около себя, пока нужен Рынин…»
4
К восьми вечера Борщенко явился к майору Клюгхейтеру. Охранник провел его через вестибюль и, предварительно постучав, впустил в кабинет майора.
Клюгхейтер сидел в кресле с книгой в руке.
— Проходите, Борщенко, и садитесь! — приказал он.
Борщенко насторожился: «Почему Борщенко? Почему на вы?…»
Он прошел к круглому столику и сел в кресло.
Майор отложил книгу.
— Прежде всего, — начал он, — я хочу установить, как разговаривать с вами: как с нашим агентом Брагиным или как с пленным помощником капитана Борщенко?
— Не знаю, господин майор. Вы приказали мне явиться, вы и устанавливайте сами, как со мной разговаривать.
— Тогда вот что, Борщенко, — жестко сказал Клюгхейтер. — Играть роль Брагина у меня бессмысленно. Говорите, не теряя времени, что поручили передать мне ваши соотечественники?
Пораженный осведомленностью и проницательностью майора, Борщенко несколько минут молчал, собираясь с мыслями. Затем, отбросив придуманные ранее подходы, решительно сказал:
