Владимир Востоков - Ошибка господина Роджерса
Наступило неловкое молчание. Жена недоуменно поглядывала то на Марину, то на меня.
Я обдумывал, что ответить. Во мне все кипело от возмущения. Стараюсь взять себя в руки.
— Органы правосудия могут гордиться, их ряды скоро пополнятся новым Плевако, а вот подобрать колер для покраски квартиры я бы тебе не доверил, уж очень мрачные цвета у тебя в ходу. Конечно, у твоего дяди далеко не безупречная биография, но это еще ничего не значит. В белила тоже попадает сор, но от этого они не перестают оставаться белыми. Оставь все эти сомнения. Почитай внимательней, с какой тоской он пишет о России! Нужно быть добрее к людям.
— Ну да, зачем лишний раз утруждать себя сомнениями, — иронически усмехнулась Марина. — Куда проще получать заграничные тряпки и носиться с ними по комиссионным магазинам и толкучкам. Разве ты не видишь, он просто ослепляет и разлагает вас своими подачками.
— За-мол-чи, или я тебя сейчас… — Я выскочил из-за стола.
Жена, видя, что дело принимает серьезный оборот, встала между нами. Марина стояла как вкопанная.
— Да вы очумели, наверное? Господи, когда все это кончится? С ума можно сойти, — с горечью сказала жена и разревелась.
— Твое воспитание, полюбуйся. Она скоро сядет нам на голову! — кричал я.
— А ты где был, когда я ее воспитывала? — теперь уже не удержалась жена. — Поменьше бы бегал по рыбалкам да шлялся по друзьям, — всхлипывая, заключила она.
После этой истории я целый месяц не разговаривал с Мариной. Никто из нас не хотел первым пойти на примирение. Хотя время и было вроде бы нашим союзником, тем не менее, зная характер дочери, мне первому пришлось ей уступить и в спокойной обстановке объясниться. Объяснение было тягостным. Мы помирились. Однако прежней искренности в отношениях с дочерью больше не наступило. С того случая мы договорились с женой сохранять в строгой тайне от Марины получаемые письма и посылки от брата. Худой мир лучше доброй ссоры.
Тревожные дни
В очередной посылке находилась только мужская одежда. Мне особенно пришелся по душе разноцветный шерстяной свитер. Я тут же его надел, благо было прохладно, и вышел на кухню. Сосед варил кофе. Поглощенный своим занятием, он не обратил на меня никакого внимания.
— Матвей Егорович, я тогда погорячился… Не сердитесь… — извинился я.
— Самокритику приветствую и больше не сержусь… — ответил журналист, не отрываясь от кофеварки.
— Матвей Егорович, одолжите, пожалуйста, спички.
Я все-таки решил заставить его оторваться от кофе и обратить на себя внимание.
— А вон спички, — спокойно сказал Елисеев и кивнул в сторону коробка, лежащего на газовой плите.
— Фу, черт, не заметил…
Мне ничего не оставалось делать, как взять коробок и зажечь горелку.
— Противная сегодня погода. — Я не унимался. Да пусть же в конце концов взглянет на меня!
— Да… — равнодушно согласился он и поднял голову. — О! Алексей Иванович, с обновкой вас… Отличная штука!
Я не стал громко расхваливать свитер. Небрежно произнес:
— Конечно, разве сравнишь с отечественным барахлом? Вот только Марина не понимает этого.
— Я давно наблюдаю за Мариной. Нередко приходилось с ней вести кухонные разговоры. Скажу вам, она мне нравится. Марина у вас — правильный человек, и я на ее стороне… — как-то очень серьезно сказал Елисеев.
Я сделал вид, что не заметил перемены в его тоне.
— Скажите, Матвей Егорович, дорогие там транзисторы?
— Цены разные, в зависимости от класса.
— Сколько, например, стоит трехдиапазонный?
— Сорок пять — пятьдесят долларов.
— Это дорого?
— Прилично… Извините, Люсенька зовет. — Елисеев побежал к себе в комнату.
Разговора по душам не получилось. Но я все равно был доволен. И, вернувшись в комнату, сказал жене:
— Зря нападал на соседа… Порядочный человек.
Мне хотелось, чтобы в разговор вступила Марина. Но она сидела, уткнувшись в учебник.
— И культурные люди… — продолжал я. — В театр часто ходят… А мы…
Я знал, что говорил. Марина подняла голову и посмотрела на меня вопросительно — не шучу ли.
— Они предлагали билеты, — сказала дочь. — И не раз…
После этого разговора прошло всего три дня. В обеденный перерыв Марина позвонила мне на работу и решительным тоном попросила не задерживаться.
— Есть важное мероприятие, — закончила она.
Гонимый нетерпением, я раньше срока пришел домой. Меня встретили празднично одетые жена и Марина.
«Что-то случилось», — подумал я.
— Давай приводи себя в порядок. Идем в театр, — заявила безапелляционно Марина.
Было ново и необычно, как они наряжали меня, словно мы идем на прием к английской королеве. Я не сопротивлялся. Наши соседи тоже идут в театр. Марина организовала коллективный поход. Не помню, когда я в последний раз был в театре. Наверное, где-то вскоре после окончания войны.
В Театре имени Вахтангова я никогда не был. Помещение мне понравилось. Публика тоже. Зал был переполнен. На этот раз мы смотрели нашумевшую «Иркутскую историю».
Честно сказать, спектакль на меня не произвел впечатления. Об этом я и заявил Марине.
— Почему? — удивилась она.
— Да потому, что уж если разоблачать недостатки, так разоблачать, а не стрелять из пушки по воробьям. Ясно?
— Ты вечно недоволен, — покачала головой Марина и вызывающе закончила: — Отличный спектакль!
Я остался, так сказать, при своем мнении. Елисеевым спектакль тоже понравился. Они с Мариной вспоминали отдельные сцены, хвалили игру актеров. Оказывается, они видели этот спектакль в другом театре и теперь сравнивали. Возможно, они и были правы, но меня обидела резкость Марины. Подумав, я решил, что серьезно обижаться не стоит.
Наш культпоход помог восстановить дипломатические отношения в семье. И это было уже хорошо: у Марины был преддипломный курс. Первый человек в нашей семье с высшим образованием! Мне самому не пришлось получить его, хотя, говорят, и был способным. Анисья вот и десятилетки не имеет: сначала — хозяйство в материнском доме, потом — в своем собственном. Дел у нее предостаточно. Шутка ли — вырастить дочерей, да еще при нашем скудном бюджете! Только в последнее время мы стали лучше жить. В доме появился достаток. Да и споры с Мариной прекратились.
И вдруг… Нежданно-негаданно появляется милиционер.
— Здравствуйте. Я участковый уполномоченный капитан Морозкин Николай Сергеевич, — представился он. — Это квартира Ивановых?
— Не квартира, а комната, — грубовато ответил я. — Но это не столь важно. Проходите.
