Луи Буссенар - Французы на Северном полюсе
— Почему, дорогой Желен?
— Поступок, типичный для пруссака: поставить свой знак на двести метров дальше знака мужественного предшественника, чтобы объявить: «Я здесь первый!» Как будто он не понимает, что это вовсе не победа, что считать сантиметры в таком деле — верх глупости!
— Немцы, мой друг, бережливы по своей природе и не уступят ни сантиметра. А Прегель стопроцентный немец.
— Будь на его месте англичанин, русский, итальянец, француз, он поставил бы свой знак рядом со знаком Локвуда, выразив тем самым уважение мужественному предшественнику. А вот Юлиус Прегель, скромно называющий себя начальником экспедиции на Северный полюс, словно он уже его достиг, хочет отнять славу у мертвого. Противно! Пойдемте отсюда, капитан.
— Но прежде положим записку на место.
— Разумеется. Мы же честные люди, черт возьми! К тому же мне не хотелось бы лишать потомков такого великолепного памятника немецкой пунктуальности.
— Не огорчайтесь, доктор! Кстати, наш соперник был здесь пять недель тому назад и, видимо, уверен в победе.
— О, капитан! Надеюсь, мы наверстаем упущенное время?
— Я в этом никогда не сомневался. Слышите? Никогда! Мы поставим свои знаки гораздо ближе к Северу!
— А как быть с этим проклятым ледяным барьером?
— Мы пробьем через него проход!
— Но сколько времени уйдет на это!
— Вы забыли, что Прегель, отбывший из Германии на год раньше, обогнал нас всего на пять недель.
— В самом деле!
— Не исключено, что его корабль сейчас находится у Форт-Конгера в поисках зимней стоянки, и, следовательно, «Галлия» несколько впереди.
— До наступления зимы Прегель должен вернуться на корабль…
— Совершенно верно…
— Допустим, его судно не достигнет места, где сейчас стоит «Галлия», и ему придется возвращаться в Форт-Конгер на зимовку. Тогда мы уйдем далеко вперед.
— Хватит фантазировать! А то у меня уже окоченели ноги, напомнив о реальности.
— Пора возвращаться, о нас наверняка беспокоятся, а путь предстоит нелегкий.
Обратно решили идти вдоль другого берега, чтобы исследовать ледяной барьер на возможно большем пространстве.
Такой путь был труднее, но д’Амбрие надеялся найти хоть какой-нибудь проток.
Осмотрев в бинокль мыс Вашингтон, отмеченный Локвудом, и мыс Александр-Рамзей, отряд обогнул остров Мюррей, Де-Лонг-фьорд и отправился в обратный путь по южной части ледового барьера.
К несчастью, похолодало и поднялся густой туман.
— Через тридцать шесть часов мы должны попасть на корабль!
Прохода найти не удалось, зато все были полны решимости пробить его во льдах, чего бы это ни стоило.
Два дня подряд шли по двенадцать часов, наконец в последний раз поставили палатку для ночевки.
— Вперед, ребята!.. Бодрее! Цель близка.
Капитан, обычно спокойный, вдруг стал проявлять поспешность.
Доктор знал, в чем дело, но секрета не раскрыл. Он торопил матросов, словно забыв, как вредно потеть.
А секрет заключался в том, что 14 июля[76], то есть на следующий день, капитан собирался устроить на корабле торжество с вином, угощениями и всякими развлечениями.
Бершу должен был все подготовить, чтобы достойным образом отметить национальный праздник, а матросам, оставшимся на судне, следовало придумать интересные номера для представления.
Такого торжества еще никто не видел. На корабле, в семи градусах широты от Северного полюса!
К великой досаде капитана, сквозь туман невозможно было рассмотреть корабль, где уже наверняка сияли праздничные огни и развевались флаги.
Вдруг залаял Помпон, любимец Артура Форена, за ним еще несколько собак, и вскоре все псы, к немалому удивлению моряков, залились звонким лаем.
— О, — воскликнул парижанин, — наверняка какой-нибудь шутник на корабле залаял, чтобы подразнить собак. Ну-ка замолчите! Неужто не слышите, что это не собака? Залаял бы я, тогда другое дело.
Но, как бы то ни было, собаки почуяли врага.
Неожиданно сквозь туман проглянул нос корабля.
— Стой! Кто идет? — раздался голос.
— А вы кто?! — сурово откликнулся капитан.
— Капитан Вальтер, с трехмачтового судна «Германия» из Бремерхафена.
— Капитан д’Амбрие, с французской шхуны «Галлия», — представился в свою очередь д’Амбрие.
Капитан Вальтер, видимо, решил, что это визит вежливости, и произнес:
— Пройдите, пожалуйста, к левому борту, сейчас спустим трап!
— Благодарю, но в тумане я принял ваш корабль за свой.
— «Галлия», капитан, стоит в трех кабельтовых к юго-западу.
— Спасибо, имею честь приветствовать!
Удивленные французы хранили молчание, а собаки неистово лаяли и рвались вперед.
— Ну, доктор! Что скажете?
— Я ни капельки не огорчен, — ответил Желен. — Ведь мы с ними стремимся к одной цели и в этой встрече нет ничего удивительного.
— Вы правы. Помощник капитана «Германии» знал, где стоит наш корабль.
— И не ошибся.
— Не кажется ли вам, что у Прегеля мания обгонять соперника, хотя бы на самую малость, иными словами, добиваться смехотворного превосходства?!
— О да! Они прошли дальше Локвуда на двести метров, а нас опередили всего на сто двадцать!.. Ничего, мы отыграемся, и победа наша будет настоящей!
— Не сомневаюсь в этом. Но противно зимовать рядом с ними, ведь они только и делают, что кичатся своим, можно сказать, несуществующим превосходством.
— Зато мы в более выгодном положении. Нашли очень удобное место для судна, а им, по-моему, это не удалось.
Последние слова доктора заглушило радостное «ура!». Туман рассеялся, и в ярких лучах солнца появилась «Галлия», расцвеченная праздничными флагами.
Капитана и его спутников встретили громкими криками: «Да здравствует Франция!», «Да здравствует республика!». Сколько было горячих рукопожатий, сердечных слов, а напоследок дружное: «Да здравствует капитан!»
Забыв про усталость, матросы побежали надевать парадную форму.
Началось торжество.
За праздничный стол сели все вместе, без различия званий и рангов.
Среди общего веселья один за другим следовали тосты: «За Францию!», «За республику!», «За капитана!», «За Северный полюс!»
После пира состоялся концерт. Были и сцена и занавес. Матросы не робели, пели песни, аккомпанировал им на пианино лейтенант Вассер, с ходу подбиравший нужные мелодии.
Но никто не имел такого успеха, как Летящее Перо. Он исполнил песенку герцога из «Риголетто», начинающуюся словами «Comme la plume au vent»[77].Окончание этой строки звучит как «плюм-о-ван», что означает «летящее перо», а, как мы уже знаем, это прозвище Форена.
