Елена Волкова - Замок
Лежа в холодной и сырой постели, потому что не было денег, чтобы купить дров и протопить камин, — проклятая сырость! Даже летом! — она думала о том, что нужно разузнать историю семьи и найти родственников. Ведь должны же остаться какие-то родственники! Ведь не может же быть, чтобы она была одна в целом мире! Для этого нужны были деньги, и немалые. Жизнь же компаньонки оказалась ненамного слаще, чем у горничной или гувернантки. Правда, в доме одинокой пожилой леди никто не пытался тискать ее в темном коридоре, и это было большим облегчением. Два раза в день она пила вместе со старухой чай — в десять утра и в пять вечера, с печеньем и булочками — и это тоже было большим облегчением, потому что не приходилось тратиться на еду, но вот беда — старуха ничего не платила. Доминика узнала, что другие компаньонки еще и обедают и даже ужинают со своими госпожами, но старая сквалыга во время обедов и ужинов посылала ее гулять с собачкой, в любую погоду. Она дарила ей свои старые платья, шляпы и шали, вышедшие из моды лет двадцать назад, в которые Доминика могла к тому же завернуться два раза, а шляпы использовать вместо зонтика… Первый такой «подарок» она приняла со слезами на глазах, слезами разочарования и унижения. Старуха же приняла их за избыток чувства благодарности. Несколько дней Доминика была вне себя от ярости, пока не догадалась сдать ненужное тряпье в лавку старьевщицы. Это и стало ее заработком. Пока однажды старуха не спросила, почему же она не надевает эти хорошие платья. Доминика скрипнула зубами и сказала правду, аргументируя тем, что ей нужно платить за квартиру. Старуха сказала: "Зачем тебе квартира? Живи у меня", на что Доминика, сочиняя на ходу, соврала, что в квартире она хранит старые пыльные книги, оставшиеся от покойных отца и брата, хотя ничего не осталось, а также у нее живет принадлежавший еще ее деду-моряку старый попугай, которому уже лет двести, его мучают блохи и, видимо, именно поэтому он по ночам ругается страшными словами, но ведь бедная птица не виновата, что она стара и что ей довелось жить среди моряков. Доминика знала, что старуха терпеть не может книги, потому что от них много пыли, а она от пыли задыхается; сквернословящий же попугай привел ее в ужас. Она выразила бедной девушке свое сочувствие, но по выражению ее лица та поняла, что скоро ей придется уйти и отсюда. К тому же после этого старуха перестала дарить ей старые тряпки.
Ей исполнилось двадцать три года, но она чувствовала себя намного старше. Жизнь проходила в постоянной и изнурительной борьбе за существование. Отчаяние начало обволакивать ее, подобно лондонскому туману, когда едва видишь пальцы вытянутой руки и хотя не ночь, но ничего не видать.
И вот в один из таких полных отчаяния вечеров у подъезда дома, где она снимала квартиру, ее поджидала хозяйка — препротивнейшая особа с длинным носом и близко посаженными маленькими глазками. Доминика испугалась — Боже, неужели повысит плату?! Но хозяйка, обладательница такого же неприятного, как и внешность, голоса, обратилась к своей жилице с другим сообщением:
— А к Вам, милочка, приходил судебный исполнитель. Очень любезный господин, и хорошо одетый. В наемном экипаже, но я сразу поняла, что это судебный исполнитель, а не кто-то другой. Я сказала, что Вы в отъезде. Он оставил Вам письмо. Что это Вы натворили, а? Такая приятная молодая барышня. И большие неприятности? Все корчите из себя леди, а на самом деле…
— Где письмо? — перебила ее Доминика, с ужасом думая о том, что старая грымза сейчас потребует за письмо денег, а в кармане — ни гроша.
— Ай, вот оно! — и, гадко смеясь, хозяйка вытащила из кармана своего нечистого фартука маленький узкий конверт из хорошей плотной бумаги казенного синего цвета. — А что Вы дадите мне за услугу? Ведь я могла бы сказать, что Вы уже съехали отсюда, и тогда… — и принялась размахивать конвертом у себя перед носом.
Годы борьбы за выживание выработали у Доминики быстроту реакции, точность движений и цепкость хватки — жестом, неуловимым, как бросок кобры, она выхватила письмо, хозяйка не успела и "Ах!" сказать, только завизжала оскорбленно что-то в спину, пока Доминика бежала вверх по лестнице, лихорадочно думая: "Господи милосердный Боже, что еще за судебный исполнитель?! Почему? Ведь я же никогда ничего…" и не находя ответов на свои вопросы. Оставшись наконец одна, она осмотрела конверт, на котором было карандашом написано только ее имя, распечатала его и прочла письмо. Это было не письмо даже, а короткая записка — в изысканных фразах ее просили сообщить, где и в какое время согласна она почтить своим вниманием представителя адвокатской конторы "Гн. Х. и Ком.", расположенной по адресу такому-то, поскольку оный представитель вот уже несколько дней подряд не может застать госпожу дома. Деликатность же вопроса такова, что представитель не взял на себя смелость искать госпожу по адресу леди, у которой госпожа состоит компаньонкой… Держа записку в руках, Доминика просидела без движения почти до полуночи, пытаясь совладать с охватившим ее волнением. Он знала, что адвокатский дом "Гн. Х. и Ком.", расположенный по указанному адресу, — весьма престижная юридическая фирма, специализирующаяся на вопросах недвижимости, ценных бумаг и наследства. "Несколько дней! Старая хрычовка!.." — проклинала она хозяйку.
Наутро она не пошла к старухе, у которой унижалась компаньонкой. Одевшись как можно лучше, она появилась в конторе м-ра Х. через четверть часа после ее открытия, придя туда пешком, потому что денег на кэб не было. И вообще не было.
Контора занимала большое здание со сверкающим интерьером, чиновники одеты были в отлично сшитые сюртуки. По причине раннего часа двор еще не был заполнен каретами с родовыми гербами, но широкая подъездная аллея и наличие у входа ливрейных лакеев не оставляли сомнений в том, что кареты не замедлят появиться. Доминика стыдилась своего бедного наряда, поэтому постаралась придать своему виду наибольшую уверенность и молча протянула бумагу встретившему ее чиновнику. Тот взглянул на бумагу, потом на нее, потом жизненный и служебный опыт подсказал ему:
— Вы и есть г-жа Доминика В.Кр.?
— Да, это я.
— О, — сказал чиновник. — О, прошу прощения, уважаемая госпожа. Прошу!.. — и подумал: "Не иначе, как опальная герцогиня, которую восстанавливают в правах…"
Адвокат согнулся в поклоне при встрече и больше уже не разогнулся. Ее усадили в кресло с резными позолоченными подлокотниками, лакей принес чай и печенье в почти прозрачном невесомом фарфоре на сияющем подносе. У Доминики от голода и волнения кружилась голова. После первого сообщения адвоката она посмотрела на него своими строгими глазами и сказала:
