Андрей Валентинов - Волонтеры Челкеля
Он махнул рукой, и закаменелого от страха Ревяко повели в кабинет административного корпуса. Степа поглядел на мертвое лицо штабс-капитана, и ему стало совсем плохо. Штабс-капитан Мережко был красив и молод, его большие голубые глаза смотрели в никуда без страха. Было видно, что офицер не боялся умирать.
— Отвоевался парень, — Степа вздохнул. — И не знал, что все равно ему не уйти… Вот дурак, в висок выстрелил бы, что ли!
Последняя мысль пришла в голову Косухина совершенно неожиданно. Он вдруг понял, что не хочет, чтобы мертвый штабс-капитан отвечал на страшном допросе, который готовит ему Венцлав.
«Так он же, вражина! Контра!» — подумал Степа, но понял, что даже с контрой так поступать нельзя. Он вздохнул и поплелся вслед за товарищем Венцлавом.
Когда он пришел, допрос был в самом разгаре. Венцлав, увидев Степу, кивнул ему на один из свободных стульев. Косухин присел и стал слушать.
К его удивлению, речь шла о каком-то перстне. Несколько успокоившись за свою шкуру, Ревяко подробно описывал двух черненых змеек, монограмму из непонятных букв и даже попытался что-то нарисовать. Венцлав слушал, почти не прерывая. Наконец, он удовлетворенно кивнул и откинулся на спинку стула.
— А теперь, будьте добры, о полковнике Лебедеве…
— Значит, так, господа, — Ревяко, похоже, уже вошел в азарт, и допрос начал доставлять ему какое-то извращенное удовольствие. — Я сам об этом Лебедеве услыхал только э-э-э… третьего дня. Капитан Арцеулов спросил о нем… Вернее, не так… Кто-то сказал, что этого Лебедева ищут. И тогда штабс-капитан Мережко сообщил, что Лебедев действительно служил в отделе генерала Ирмана, но у него на самом деле другая фамилия. И что он летчик. А затем Арцеулов о чем-то беседовал с Мережко, потом они ушли. Обратно Мережко вернулся один…
— Все рассказали? — спросил Венцлав, делая какие-то записи в блокноте.
— Все как есть! Честное слово дворянина! — Ревяко даже привстал и попытался перекреститься.
— Подумайте еще раз.
— Все! Все! — выдохнул подполковник. — Как на духу.
— Косухин! — Венцлав поднял глаза на Степу, и в его взгляде тот прочитал мрачную усмешку. — Отведите этого слюнтяя во двор и вышибите ему мозги…
— Так точно! — Степа с удовольствием схватил упирающегося Ревяко за шкирку и поволок из кабинета. Подполковник что-то кричал, обещал отдать жизнь за власть рабочих и крестьян, но Степа не слушал. Он вдруг подумал, что лютый вражина Арцеулов, которого они обкладывали, как волка, наверно, никогда бы не унизился до такого. И его не пришлось бы тащить к стенке, подгоняя ударами сапога…
…Во дворе, увидев валявшиеся в снегу тела своих товарищей, подполковник рухнул на колени и завыл. Косухину вдруг стало по-настоящему страшно и противно. Он поднял упирающегося Ревяко за ворот и кинул прямо на трупы. Тот упал, с воплем приподнялся, и в ту же секунду Степа выстрелил прямо в перекошенное ужасом лицо.
Косухин подошел поближе и наклонился. Вопрос с подполковником был полностью решен. И вдруг, совсем рядом с мертвым Ревяко, он увидел застывшее тело штабс-капитана Мережко. Еще не очень соображая, что делает, Степа наклонился, посмотрев в мертвые голубые глаза погибшего офицера. Вдруг рука с револьвером сама дернулась, и Косухин аккуратно, стараясь не промазать, всадил пулю в ровно подстриженный висок штабс-капитана.
— Все, — выдохнул он и испуганно оглянулся. Впрочем, охрана так ничего и не поняла — все были уверены, что товарищ Косухин произвел контрольный выстрел в голову врага революции белого гада Ревяко…
…Все остальное Степа уже решил. Он поднялся в кабинет к товарищу Чудову и попросился на передовую. Пров Самсонович вначале было воспротивился, заявив, что чека важнее, чем всякие там действия на фронте, но Косухин вовремя напомнил вождю иркутских большевиков, что нельзя оставлять дело обороны города в недостойных руках тайного двурушника и потенциального предателя Федоровича. Этот аргумент, как Степа и ожидал, оказался неотразим. Пров Самсонович лично позвонил председателю Политцентра, заявив, что проверенный революционер Степан Косухин направляется в военный штаб Политцентра, как представитель большевистского губкома…
…Мрачный Федорович вручил Степе две пачки японских папирос и отправил его на станцию Иннокентьевскую, где уже шла перестрелка между отрядами Политцентра и авангардом Каппеля.
— Сколько времени? — спросил Казим-бек. Арцеулов взглянул было на висевшие в комнате часы-ходики, но вспомнил, — они давно стоят. Вздохнув, он полез в карман за своим «Бурэ».
— Без двадцати десять, — сообщил, наконец, он.
— Скорее бы… Ждать и догонять — хуже нет…
— Напрасно волнуетесь, поручик, — пожал плечами Ростислав, — перед боем лучше всего расслабиться. — Обычно мы играли в преферанс…
— Никаких преферансов! — решительно заявил, входя в комнату профессор Семирадский. — Интеллигентные молодые люди не должны сушить себе мозги подобной ерундой!
— Я не интеллигентный, — слабо усмехнулся Арцеулов. — Кажется, уже и таблицу умножения забыл.
— Вот именно! — взмахнул рукой профессор. — О-ди-ча-ние! Форменное одичание! Великий Плиний даже пешком не ходил, чтобы не тратить времени даром! Его несли на носилках, и он писал книгу! Вот-с!
— Я как-нибудь попытаюсь, — согласился капитан. — Глеб Иннокентьевич, вы все хорошо запомнили?
— Молодой человек! — руки профессора вновь взметнулись вверх. — Кто-то очень умный — уж не Бисмарк ли? — сказал, что война слишком серьезное дело, чтобы ее поручать военным. Как-нибудь справлюсь… Если я вполне мог контактировать с дикарями и даже душевнобольными, то с этими господами (как вы их называете? — краснопузыми?) как-нибудь совладаю!
— Поймите же, Глеб Иннокентьевич, — вздохнул Ростислав, — это не дикари, к сожалению. Это враги. И, опять таки к сожалению, враги очень неглупые!
— Вздор! — отмахнулся профессор. — Вы так говорите, батенька, потому что сами больны.
— Вероятно, — за их короткое знакомство капитан слышал это уже не впервые. — Меа кульпа…
— То, что латынь не забыли — это хорошо. А насчет болезни — напрасно не верите. Да поймите же! То, что происходит сейчас в России — не революция, не гражданская война и даже не бунт. Это вспышка болезни! Эпидемия! Точнее, самая настоящая пандемия! Увы, я не врач… Будь я врачом, подсказал бы вам что-либо более конкретное…
— Постойте, профессор, — Наталья Берг тоже вошла в комнату и вмешалась в разговор. — В Средние века бывали так называемые психические эпидемии…
— Именно, именно, — кивнул Семирадский.
— Но, позвольте, психическая эпидемия такого масштаба едва ли возможна. Ведь тогда, в Средние века, это было связано с перенаселенностью городов, низким образованием…
