Виктор Вучетич - Искатель. 1981. Выпуск №3
Быковец ничего не сказал.
— Собственно, ты можешь не объяснять, — продолжал Пичугин. — Естественно, мои навигаторы — а фантазия у них убогая — убеждены, что ты помешался. Я с ними не спорил. Только не вздумай, что я оправдываю твое поведение.
Быковец молча слушал.
— Ты можешь ничего не рассказывать, — повторил Пичугин. — Ситуация, в общем, простая. Для освоения новых миров нам позарез нужны линорские растения. Линорцы дают семена, мы поставляем кое-какую технику и даже оборудуем порты в некоторых районах планеты. Все нормально, казалось бы. Так?
— Да, — кивнул Быковец.
— Семенами с Линора засевают Марс и Меркурий. Пустынные каменные шары обзаводятся кислородными атмосферами. На Марсе уже можно жить, хотя пока не совсем по-людски. Но тебя волнует, конечно, не это.
— Естественно.
— Тебя тревожит другое. Тебе не по вкусу ввоз этих растений на Землю. Тебе не нравится, что на нашу почву в громадных количествах попадает линорское семя. Тебя не устраивает, когда во имя посева вырубаются наши леса. Тебе неприятно, что весь наш корабль обшит изнутри полированным деревом — не линорским, земным. И еще неприятнее, когда на твоих глазах уничтожают березовую рощу, где ты бегал мальчишкой, а потом в первый раз целовался, и насаждают на ее месте розово-голубые линорские кущи… Однако беспокоить по-настоящему все это тебя не может. Тебя тревожит другое.
— У вас есть дети? — спросил Быковец.
— Я уже дедушка, — усмехнулся Пичугин. — Внучек, смышленый малыш, просит купить ему разные вещи. Очень долго мечтал о собаке, а когда я принес щенка, спросил: «А во сколько он тебе обошелся?» Так что я все это знаю. Но большинство не понимает, откуда дует ветер. Как тебе кажется, в основном потому, что люди не подозревают о твоих взглядах. И тогда ты бунтуешь… Ты что, специально для этого учился на навигатора, Сеня?
— Да, — сказал Быковец, — но не в этом суть. Вы не упомянули о главном, Петр Алексеевич. Линор — это биоцивилизация, и все импортируемые нами растения проходят генную обработку. Я не знаю, что происходит с воздухом, который они выделяют. Но миллиарды людей дышат теперь этим воздухом. Раньше его нам дарили тайга, океаны, степи. Ныне мы вдыхаем воздух Линора и сами перерождаемся генетически. Торгашеский дух Линора входит к нам в кровь через легкие, через раскрытые от восторженного изумления рты, и мы становимся другими. И когда все мы начнем выращивать каждый свое дерево, человечеству придет конец. Не мы пользуемся их дарами, а они превращают нас в себе подобных.
— Ты сгущаешь краски, — сказал Пичугин.
— Нет, — сказал Быковец. — Я много думал об этом.
Они помолчали.
— Но идет и обратный процесс, — сказал наконец Пичугин. — Те, кто много бывал на Линоре, видят, что там тоже все постепенно меняется. Мы даем им свои машины, управлять которыми можно лишь коллективно. Они узнали от нас, что такое наука, искусство. Узнали, что такое книги. Меняемся и мы и они — такова диалектика.
Пичугин умолк. Быковец сказал:
— Разные изменения, Петр Алексеевич. Возможно, для них это действительно развитие. Для нас — деградация. Торгашество — это ведь у нас было. Зачем забывать, какой ценой мы от этого отказались?..
— Правильно. Но и ты забываешь одну важную вещь. Ты забываешь, что есть люди, облеченные властью. Думаю, происходящее волнует не только тебя. Наверняка они принимают меры. Они знают больше, чем ты. Им виднее, что делать.
— Вы уверены? — сказал Быковец.
— Да. Общество состоит из людей, Сеня. Точно так же, как организм построен из клеток. На чем основана нормальная работа организма? Каждая клетка делает то, что ей положено делать. Иначе организм гибнет. То же самое грозит обществу. Каждый должен делать то, что ему надлежит. Ты ведешь корабль в порт назначения, я обеспечиваю его сохранность, а еще кто-то думает о пресечении линорских влияний. Каждый должен делать свое дело. Свое, понимаешь?..
Наступила долгая пауза.
— Возможно, вы правы, — сказал потом Быковец. — Я обещаю вам подумать об этом, Петр Алексеевич. Но для этого лучше, чтобы я остался один.
Пичугин молча поднялся, пристегнул шлем и пошел в глубь коридора, к воздушному тамбуру.
Телекамера смотрела на Быковца пустым взглядом сожженного объектива.
— Вы были правы, Петр Алексеевич. — Быковец встал. — Я все обдумал и все решил. Каждый должен делать свое дело. И я буду делать свое.
Он повернулся спиной к телекамере и пошел вдоль неровного ряда контейнеров. Потом поднял пистолет — и новая порция желтых семян превратилась в обугленную золу.
Игорь РОСОХОВАТСКИЙ
МЫСЛЬ
I
Дорога, нарезанная винтом по холму, круто ныряет в ущелье. Испуганно взвизгивают тормоза. То ли руль упирается в подбородок, то ли подбородок в руль. Вырастают, поворачиваются бледно-серые лики скал. По-змеиному шипит под шинами дорога, сворачивает под прямым углом над бездной, делает невообразимые петли. Руль становится непослушным, скользким, как рыба, выпрыгивает из рук.
Не понимаю, как мне удается удерживать руль. Глаза автоматически фиксируют дорогу и даже каким-то чудом — участки вдоль нее. Зеленые холмы то подпрыгивают, то опускаются.
Бетонка кончается, начинается степь.
Куда, я еду?
Не знаю.
Почему не могу изменить маршрут?
Тоже не знаю.
Вспоминаю холодное лицо с тонкими злыми губами.
— Не советую испытывать эту машину. Выигрыш велик, но ставка для вас непосильна. Все, что вы делаете, вы должны делать с поправкой на то…
Прицеливающиеся глаза заглянули в мои, укололи ощутимо острым взглядом, тонкие губы, изогнувшись, довершили удар:
— …с поправкой на то, что вы неудачник.
Ну что ж, это я знаю без его подсказок. Слишком хорошо знаю. У других испытателей бывают перерывы — если не в работе, то в риске. У меня их не бывает. Изо дня в день одно и то же.
Неумолимая сила с бешеной скоростью мчит меня вперед.
Наконец опять выезжаю на асфальт. Увеличиваю скорость. Крутые повороты — мгновенно отвердевающие подушки сиденья. Дом летит на меня справа. Одновременно в голову лезут слова: «С поправкой на то…»
Господи, только бы изгнать из сознания эту фразу — раскаленную занозу! Или хотя бы не вспоминать ее конец. Не вспоминать. Память, стоп!
Выворачиваю руль — дом проносится мимо.
Дерево слева — выворачиваю руль в другую сторону.
«С поправкой на то, что…» Стоп! Дальше не вспоминать!
Передо мной вырастает столб — глоток воздуха камнем застревает в горле. Неужели и на этот раз успею спастись? Вот не думал, что приобрету уверенность в чуде. Если бы только не эта проклятая фраза, которая так и ждет мгновения, чтобы вылезти из памяти целиком. Он ведь нарочно вонзил ее в мой мозг. Вонзил, как отравленный кинжал. Он знал, что делал. Так убирают конкурентов.
