Михаил Белов - Когда пробуждаются вулканы
— Посидите еще немного. Мне сегодня почему-то тоскливо.
— Не похоже на вас, — засмеялась Марина. — Вы всегда были деятельны и не раз повторяли, что ваш баркас уверенно идет к цели.
— Путник, достигший подножия сопки, прежде чем двинуться дальше, всматривается, стараясь разглядеть, куда ведет избранная им извилистая тропа.
— И что же вы разглядели?
Колбин встал у окна, заложив руки за спину.
— Стоит ли подниматься в гору, Марина? — не оборачиваясь, спросил он.
— Вы говорите загадками. Яснее нельзя?
— Яснее? — он круто повернулся и пристально посмотрел на нее. — Яснее? Боюсь, что вы не поймете.
— Постараюсь понять.
— Иногда мне кажется, что я в начале жизни не нашел прямой дороги. Может быть, страсть к Дусе толкнула меня на этот путь. Но свернуть я уже не могу. Я поднимался с одной горы на другую, достиг почета и уважения. Я пожимал плечами, когда меня называли карьеристом. Разве мало таких людей, как я? Одни делают карьеру. Другие устраивают своих знакомых на работу, детей в институты. Третьи угождают начальству. И все знают, что это нехорошо, потому что идет вразрез с установившейся моралью. Но в жизни каждый стремится урвать лакомый кусочек. Люди, — я не говорю о всех, а только о некоторых, окружающих меня, — превосходные актеры, играющие роль положительных героев.
Колбин говорил, глядя на Марину. Она сидела, съежившись.
— Вы верите в кого-нибудь и во что-нибудь? — тихо спросила она, не поднимая головы.
— Себе и вам. Вы единственный бескорыстный человек, которого я встретил в жизни. Ваше сердце, как хорошая скрипка, никогда не фальшивит и всегда издает чистый, ясный звук.
— А вы стараетесь расстроить эту «скрипку» и отбить у нее вкус к жизни? Вы ведь клевещете на себя. Зачем стараетесь казаться хуже, чем вы есть? И, простите, не могу поверить, что с вашей обывательской философией можно написать столько работ по вулканологии и читать лекции студентам. Наука и филистерство несовместимы.
Наступило продолжительное молчание. Колбин ходил по комнате. Марина опять заговорила:
— Я жила с вами, потому что любила и верила. Вы обманули меня. Мне было больно. Не думайте, что это упрек. Я была молода. Покидая Москву, я думала, увы, что мне больше нечего ожидать от жизни. Теперь, когда я вылечилась, я вправе сказать вам: Евгений, никогда не отчаивайтесь в жизни и в людях.
Колбин сел напротив Марины и взял ее за руки.
— Прямой путь в горы — не самый легкий путь, — сказал он. — Чаще приходится выбирать окольные дороги, Марина. Я не могу остановиться на подъеме, не могу позволить, чтобы меня обогнали. Я первый должен взобраться на вершину.
— Чтобы урвать лакомый кусок?
Он бросил на нее быстрый взгляд. На ее губах он заметил странную улыбку, показавшуюся ему иронической; больше всего он боялся в жизни насмешек.
— Давайте без иронии, — сказал он. — Я должен стать академиком.
— Да, вы, возможно, будете академиком, — задумчиво сказала она. — Вы умны, эрудированы, этого у вас не отнимешь. Но будьте вы хоть трижды академиком, счастливее от этого не станете. Для счастья нужна душа. У вас ее нет. Среди людей вы, очевидно, так же одиноки, как отшельник в пустыне. Лес дает форму деревьям. Сколько ненужных побегов атрофируется! А дерево, растущее в одиночестве, ветвится куда может, поэтому и растет искривленным и уродливым. Иногда мне кажется, что вы чем-то напоминаете это одинокое дерево.
— Благодарю за комплимент, — Колбин поклонился. — Но вы ошибаетесь. Я рос и воспитывался в лесу. Видите, я пользуюсь вашим же образом. В лесу дерево может вырваться на простор, только устремившись в высоту. Не понимаю, как можно жить без этого устремления ввысь?
— Для чего вы стремитесь ввысь? Впрочем, можете не отвечать. Все ясно.
Колбин поднялся и начал мерить комнату длинными шагами.
— Да, я хочу пожить. Хочу любить вас. Разве это преступление? Неужели вы считаете, что я пропащий человек? Вы, которую я люблю… — он махнул рукой: — Давайте считать, что сегодняшнего разговора не было.
— Почему же? — живо возразила Марина. — Вам надо побыть в горах, наедине, подумать кое о чем. Воспользуйтесь советом Соколова. Может быть, там вы вновь обретете душевную теплоту.
Марина ушла. «Душа! Кому она нужна в наш холодный атомный век?» — подумал с горечью Колбин и подошел к окну. Улицу заливало яркое солнце. Во дворе мальчишки играли в снежки. Мимо окна прошла Марина. Ее кто-то остановил. Она показала рукой в сторону дома приезжих и быстро пошла дальше. Человек, проводив ее долгим взглядом, прихрамывая, пересек улицу. У незнакомца было крупное, энергичное лицо. «Я встречался с этим человеком», — подумал Колбин, но сколько ни морщил лоб, так и не мог вспомнить, где и когда.
А это в Лимры приехал однокашник Колбина полковник Романов…
— …Ках! Ках! — подгонял упряжку Кречетов.
Крут каменистый подъем.
Собаки, высунув языки, изо всех сил карабкались на сопку. Упряжку вел широкогрудый рыжий пес Чалый. Приказания он выполнял сразу, весь уходя в исполнение своего долга. Корней Захарович ни разу не прибег к остолу. Упряжка была на редкость дружная и работящая.
— Вперед! Вперед! Скоро перевал! — подбадривал собак Кречетов.
Псы жалобно повизгивали. Чалый слегка прихрамывал на переднюю ногу. На льду оставались пятна крови.
— Чалый, стой!
Собаки, как только улеглись, сразу же начали обгрызать вмерзшие между когтями льдинки.
Кречетов достал маленькие кожаные торбаса, сшитые специально для ездовых собак.
— Будем обуваться, друзья! Ну, Чалый, подставляй свои лапы.
Вожак охотно выполнил просьбу.
В «сапожках» собаки пошли веселее. Только Чалый продолжал хромать. Кречетов выпряг его, и нарта двинулась дальше. Чалый некоторое время смотрел ей вслед. Кажется, он ждал, что его вот-вот позовут и впрягут обратно, но упряжка уходила. Тогда он с глухим визгом догнал ее и передними лапами уперся в грудь Кречетову.
— Чалый, у тебя же лапы болят, — сказал Корней Захарович. — Отдыхай.
Но Чалый не хотел отдыхать, он то забегал вперед, то шел рядом с Кречетовым и все время пронзительно взвизгивал. Видя, что мольба не трогает хозяина, Чалый набросился на головного пса. Упряжка шарахнулась в сторону. Началась драка. Уняв собак, Корней Захарович привязал Чалого к нарте, и он что есть силы начал тянуть ее вбок, решив, что в этом заключается его новая обязанность.
— Что с тобой делать, не знаю, — проворчал Кречетов. — Ты же не можешь вести упряжку. А бить тебя не хочется.
Чалый сидел, помахивая хвостом. Кречетов впряг его на старое место. Почувствовав себя в прежней роли вожака, Чалый успокоился и без особых приключений вывел упряжку на вершину сопки.
