Йен Лоуренс - Грабители
— Он нас увидит, — сказал я.
— Возможно, — ответила Мэри. — Мне все равно.
Такой я ее еще не видел. Я подогнал своего пони поближе к ней.
— Ты все еще веришь в проклятие?
— Не знаю. Я вообще не знаю, что теперь думать.
Она посмотрела на небо, потом вниз, в землю. Я сжал ее ладонь.
— Мэри, что случилось с твоим отцом?
— Он погиб на Надгробных Камнях. Он, моя мать, тетя и Питер. Все четверо вместе.
— В одну и ту же ночь?
— Все четверо вместе. — Ее губы едва шевелились.
— Как?
Она не успела ничего сказать. Небо к западу, над фермой, взорвалось тучей грачей. До нас донесся жуткий крик, затем шум птиц.
— Что случилось? — крикнула Мэри.
Птицы кружили над нами, когда мы спешили через кустарники изгороди, подъезжая к ферме. Громадной массой они бурлили над нами, парами и поодиночке оседая на крыши дома, конюшни и хижины Эли. Они не издавали ни звука, только следили за нами.
— Эли! — звала Мэри. — Эли!
Дверь конюшни была распахнута. Куча сена лежала глубоко внутри, из нее торчали вилы. Мы расседлали пони, и они потрусили прямо к сену. Мы остановились между постройками, вслушиваясь в жуткую тишину, чувствуя, что кто-то чужой пришел и ушел совсем недавно.
Мы заглянули в хижину. Печальное это было место. Только одна комната, пустая, как судовая кладовая. Грубый стол, шаткий стул, скамья вместо кровати. Брат владел состоянием, у Эли не было ничего. Мэри закрыла дверь.
— Не похоже на него, — сказала она. — Он теперь редко выходит за ограду.
— Может быть, он в доме, — предположил я.
Мэри покачала головой:
— Он ни за что не войдет туда. — Мы подошли к фасаду дома. — Ондаже не войдет в дверь, он даже не взойдет на крыльцо.
— Твой дядя не разрешает ему?
— Шшш! — Мэри поднесла палец ко рту. — Внутри кто-то есть.
Дверь зияла щелью, сквозь которую внутрь проникал дневной свет. Мы взобрались на крыльцо, доски заскрипели под ногами.
— Эли? — почти шепотом позвала Мэри.
Я взялся за ручку. Дверь заскрипела и полностью открылась. Пальцы стали липкими, я посмотрел на них и увидел красные свежие капли.
— Кровь, — сказал я.
Мэри ужаснулась. Вслед за мной она проникла в дом.
У нас было неприятное ощущение, что кто-то чужой только что побывал в доме. В воздухе слабо пахло табаком и жженым трутом.
Мы прошлись по дому, заглянули в кухню, кладовую и столовую. Мы заглядывали в буфеты и под столы. Мы поднялись на второй этаж, а наши руки, потные от возбуждения, со скрипом скользили по перилам.
В комнате Саймона Могана возвышалась кровать с балдахином на мощных колоннах, с драпировками из дорогих тканей. Вдоль стен стояли бюро и столы, украшенные вазами из тонкого фарфора. Тут же лежали всякие гребни и щетки. Я распахнул драпировки кровати, но никого там не обнаружил. А когда я отвернулся от кровати, мне показалось, что в окно смотрит призрак.
— Это Питер, — объяснила Мэри, подходя ко мне.
Я задержался у этой картины, изображавшей мальчика в морском костюме на фоне бушующего моря. Портрет был выполнен в натуральную величину, может быть даже увеличен, краски поблекли, отчего картина казалась неестественно бледной.
Мэри прикоснулась к моей руке:
— Я слышала, как дядя Саймон разговаривает с этим портретом. Он говорит и плачет.
— Что он говорит?
— Слов я не слышала. Только звук голоса. — Она прикоснулась к раме. — Он любил Питера больше всего на свете. То, что случилось той ночью, изменило его. Сейчас он очерствел. Он тверд, как кирпич. Как будто он соорудил стену вокруг себя.
— А что произошло?
— Я знаю только то, что рассказал дядя. Его жена и Питер вместе с моими родителями отправились зачем-то в Лондон. Я была слишком мала, не умела еще ходить. Меня оставили с Эли.
Мы вышли из комнаты и спустились вниз.
— Они должны были вернуться на пакетботе. Но им подвернулось судно, отправлявшееся на день раньше. Оно называлось «Роза Шарона». В шторм оно попало в нашу бухту и погибло на Надгробных Камнях.
— Из-за фальшивых маяков, — добавил я. Мэри кивнула:
— И дядя Саймон был там. Это случилось на его глазах. Судно налетело на камни. Люди стояли на палубе, карабкались на снасти, звали на помощь. Это был жалостный вопль. «Роза Шарона» гибла час, не меньше. После этого море начало выбрасывать тела. Десятки тел кувыркались на песке.
Мы прошли столовую и вышли через заднюю дверь. Воздух, казалось, сгустился. Все птицы на гребне кровли конюшни смотрели на юг. Мэри поддернула юбку, чтобы ступить на траву.
— Дядя Саймон нашел на пляже сына и жену, они лежали крепко обнявшись. Неподалеку он нашел своего брата — моего отца, — сжимавшего в руке кусок платья моей матери. Мою мать выбросило на берег лишь через два дня. — Голос и облик Мэри были печальны, но она не плакала. — Тогда они впервые использовали ложные маяки. Дядя Саймон говорит, что не помнит, кто их зажег. Но он все еще с криком просыпается среди ночи, колотя по своей кровати кулаками. — Она замолчала, потом добавила:
— Он здесь.
— Кто?
— Дядя Саймон.
Он вышел из тени конюшни во двор, перекинув свой плащ через руку. Мэри побежала к нему.
— У нас неприятности. Эли пропал.
Моган снял плащ с руки и перебросил через плечо.
— Мы слышали крик. Ужасный вопль. На двери дома кровь. Случилось что-то кошмарное.
Она поднесла кулак ко рту и укусила себя за палец. Моган взял ее за плечи.
— Что точно вы слышали? — спросил он.
— Вопль. Я уверена, это кричал Эли. Он кричал, как кролик.
— Когда?
— Совсем недавно, — сказал я. — Мы услышали его от кромлеха.
— От кромлеха?
— Да. — Я храбро уставился на него. — Где вы держите фонари.
— Ты туда лазил?
— Да.
— Дурак. — Он провел рукой по лицу, стирая пот. Пальцы его оставляли за собой безобразные красные пятна.
— У вас кровь на руках.
Он поднес ладонь к лицу и растопырил пальцы. Руку свою он рассматривал, как будто видел впервые в жизни.
Я сказал:
— Эли послал меня туда. Его лицо потемнело от гнева.
— Слушай, парень, — сказал он — ты ничего не понимаешь. Ты как лошадь в шорах, которая прет прямо вперед, не видя, что происходит вокруг.
Я хотел было возразить, но Мэри схватила его за руку и уставилась на ладонь.
— Это кровь! Дядя, что происходит?
— Эли мертв. — Моган тер руки, как будто мыл их. — Я нашел его в конюшне, в сене, с вилами в груди.
— Нет! — крикнула Мэри, закрыв лицо руками и сотрясаясь от рыданий. — Нет, пожалуйста, только не Эли.
— Извини,— сказал он и на мгновение прижал ее к себе.
Мэри с дрожащими губами смотрела на него.
