Джеймс Кервуд - Филипп Стил
Доктор перестал растирать руки и, расстегнув пальто, достал из него портсигар с папиросами.
— Они совершенно безвредны, — усмехнулся он, раскрыв портсигар и протягивая Филиппу. — По моему специальному заказу.
— Как быть с индейцем и собаками? — спросил он. — Можно им войти?
Филипп бросился к двери.
— Встреча с земляком так взволновала меня, что я совсем забыл о них! — воскликнул он. Доктор догнал его и схватил за руку.
— Подождите, — сказал он быстро. — Как далеко отсюда до форта Смит?
— Миль шестьдесят.
— Как вы думаете, доберусь я туда без помощи индейца?
— Если вы согласитесь пожить здесь несколько дней, то да, — сказал Филипп. — Я сам намерен направиться в форт Смит, как только буду в состоянии ходить.
Выражение огромного облегчения зажглось в глазах доктора.
— Это как раз то, что мне нужно, Стил, — воскликнул он, в восторге от предложения Филиппа. — Я себя неважно чувствую и не прочь буду отдохнуть немножко. Позовите индейца.
Как только индеец вошел, доктор, к великому изумлению Филиппа, заговорил с ним на его наречии. В глазах проводника зажегся знак понимания, и когда доктор кончил говорить, он произнес одно-единственное слово, кивнул головой и ухмыльнулся. Филипп заметил, что, когда доктор говорил, его щеки окрасились румянцем; не только по его голосу, но и по сдержанным жестам казалось, что он стремился скрыть от постороннего слушателя всю важность своего разговора с индейцем.
— Он сегодня же вечером вернется на Чиппеуей, — пояснил доктор, обращаясь к Филиппу. — Собаки и сани мои собственные, а он говорит, что ему нетрудно добраться туда на лыжах. — Доктор закурил папиросу и прибавил: — Он не понимает по-английски.
Индеец увидел пояс и кобуру Филиппа и пробормотал несколько слов, склонившись над печкой. Доктор не донес папиросы до губ и быстро взглянул на Филиппа.
— Вы, вероятно, из Северо-Западной конной полиции? — спросил он.
— Да.
— Господи, — удивился доктор. — Это вы-то! Чего ради?
— Так себе, — полушутливо ответил Филипп. — И мне довольно солоно приходится на этой службе, доктор. Я попал сюда, преследуя одного человека, и был как следует избит в награду за мои хлопоты. Впрочем, я не особенно горюю. Я даже доволен, что ему удалось удрать.
— Почему? — спросил доктор.
Несмотря на недавнее знакомство, Филипп начал испытывать симпатию к своему собеседнику.
— Да видите ли, — начал он, несколько колеблясь. — Он был из той категории преступников, которых толкают на преступление обстоятельства. Виновен был не он, а другой человек. Он пострадал за чужие грехи.
Если бы доктора укололи булавкой, он и то не мог бы вскочить со стула с большей поспешностью.
— Вот, вот именно, — горячо воскликнул он, шагая взад и вперед по хижине. — Это больше, чем теория, это истина. Большинство людей страдают по чужой вине… С этим мы рождаемся, и этот принцип мы поддерживаем и причиняем массу страданий, сея горе и обиды из эгоистических побуждений.
И только один раз из ста бумеранг прилетает обратно и попадает в того, кто это действительно заслужил. Но если уж он попадет, тогда… о, тогда…
Он замолчал так же неожиданно, как начал, и неестественно рассмеялся.
— Ну, ладно! — воскликнул он. — Давайте-ка посмотрим вашу голову, Стил. Я заговорил о горе и страданиях и вспомнил, что в качестве хирурга я мог бы быть вам полезным.
Филипп заметил, что доктору стоило больших усилий овладеть собой, и пока его новый знакомый развязывал повязку на его голове, он задал себе вопрос: какое таинственное дело могло завести доктора в форт Смит?
Доктор вывел его из задумчивости.
— Странное место для ушиба, — сказал он отрывисто. — Впрочем, ничего серьезного — ссадина местная, лихорадка местная. Мы вас скоро поставим на ноги. — Он подошел к шубе и достал из глубокого кармана кожаный медицинский ящичек.
— Странное место, странное место, — бормотал он, возвращаясь с пузырьком в руке. — Вы упали на берегу, так, что ли?
Филипп рассмеялся, и пока доктор хлопотал над его головой, он дал ему подробнейший отчет о своей встрече с Де-Баром. И только несколько часов спустя, когда индеец ушел, и они, поужинав, сели к гудящей печке и мирно закурили, ему пришло в голову, не слишком ли он был откровенен. Редко приходилось встречать Филиппу человека, который бы произвел на него такое приятное впечатление, как маленький доктор.
Он рассказал ему все свои похождения, задавал тысячу вопросов о жизни в Чикаго. Он установил, что доктор знает Чикаго еще лучше, чем он сам, что он знаком со многими его знакомыми и живет в шикарном квартале. Однако доктор избегал говорить о себе и своих делах и ловко переводил разговор на другую тему, когда Стил хотел что-нибудь выяснить.
Было уже поздно, когда Филипп встал и предложил идти спать. Он посмотрел своему собеседнику в лицо и рассмеялся.
— Боффин, Боффин, Боффин, — пропел он. — Странно, что я никогда не слышал вашего имени в Чикаго, доктор. Какого черта вас занесло сюда?
В его глазах светился откровенный вызов. Доктор слегка наклонился к нему, как бы собираясь заговорить, но сдержался, несколько секунд его смеющиеся глаза смотрели прямо, и когда он, наконец, нарушил молчание, на его щеках вспыхнул тот самый нервный румянец, который Филипп заметил раньше.
— Я знаю вашего отца, — сказал он тихим голосом, — Я знаю его хорошо, и я, разумеется, читал все, что писали газеты о вашем разрыве с обществом и отъезде в Южную Америку. Я думаю, вы человек честный.
Филипп удивленно посмотрел на него.
— Если бы я этого не думал, — продолжал доктор, грея руки над печкой, — я последовал бы вашему предложению и лег бы спать. Но я верю в вашу честность и расскажу вам, почему я здесь. Если вы дадите мне слово молчать. Я это сделаю из эгоистических побуждений, так как рассчитываю на вашу помощь. Но дальше вас это не должно пойти. Подходит вам это условие?
— Я не злоупотреблю вашим доверием, если вы только не убили кого-нибудь, — рассмеялся Филипп, набивая трубку. — В этом случае рекомендую вам ничего не рассказывать, а то мне придется арестовать вас.
Он не заметил, что румянец на лице доктора стал еще ярче.
— Ладно, — сказал доктор, — садитесь, Стил. Итак, решено, вы будете помогать мне. Прежде всего я считаю нужным признаться вам, что меня зовут не Боффин, а Мак Джил-Дудлей, Мак Джил, профессор невропатологии и психиатрии.
Филипп чуть не уронил свою трубку.
— Батюшки! Вы — автор… — Он замолк, парализованный изумлением.
— Да, я — автор «Фреды», если вы ее имели в виду, — сказал доктор. — Она, как вам, вероятно, известно, вызвала некоторую сенсацию и чуть не повлекла за собой лишения меня кафедры. Впрочем, она разошлась в двухстах тысячах экземплярах, так что дело в общем было выгодное.
