Владимир Беляев - Встреча с границей
В самом деле, у КП, поперек улицы, положены железобетонные плиты таких размеров и в таком порядке, что пройти напрямик машина не может. Ей надо долго петлять, объезжая эти барьеры на самой малой скорости. Так что без пропуска тут не прорвешься.
А любителей «прорваться» из Западного Берлина много: провокаторы, шпионы, террористы, фальшивомонетчики и коммерсанты. Вылупившиеся в этом черном гнезде, они спешат действовать. Ныне в Западном Берлине около восьмидесяти различных шпионских и подрывных организаций, не только немецких, но и американских, английских, французских. И когда тринадцатого августа тысяча девятьсот шестьдесят первого года правительство Германской Демократической Республики поставило перед этой многочисленной агентурой непроходимый барьер, они полезли во все щели. Пограничники хватали их не только на земле, но и под землей — в канализационных трубах, на станциях метро, в специально прорытых тоннелях.
Неподалеку от Фридрихштрассе, на самой черте границы, угрюмо возвышается многоэтажный дом старой постройки. В том крыле его, что тянется вдоль пограничной черты, еще недавно жили люди. Направляясь в город, они выходили из крайнего подъезда и каждого из них видели пограничники. Если кто-либо вызывал сомнение, его проверяли.
Так было и в тот вечер.
Но прежде чем рассказать о гибели унтер-офицера Рейнгольда Хуна, спустимся в подвал дома. Десять каменных ступенек узкой лестницы скупо освещены. Горит лампочка а в небольшом помещении с цементным полом. В нем сейчас пусто, а раньше здесь хранился уголь. Наружная стенка подвала обращена к границе. Именно с той стороны, из-за бараков, принадлежащих крупному западноберлинскому газетному концерну, и был сделан подкоп. Цементный пол взломан в левом углу. Убийца (фамилия его Мюллер) вылез из этой дыры, поднялся, стряхнул с себя угольную пыль. Затем он достал из кобуры пистолет, заслал патрон в патронник и положил его во внутренний карман пиджака...
Рейнгольд Хун стоял на посту вблизи дома. За высокой стеной забора опускалось солнце — шел шестой час вечера. Огромные разноцветные корпуса газетного концерна сверкали стеклами сплошных окон. Возле бараков суетились какие-то люди. Слышно было, как к одному из бараков подъехала машина. Она остановилась, но мотор продолжал урчать. Над забором вздыбилось странное сооружение, напоминавшее стрелу экскаватора. Там, где обычно находится ковш, полулежал человек с черной, поблескивающей оптикой аппаратурой.
Как раз в это время, то есть ровно в семнадцать часов тридцать минут, из крайнего подъезда вышел мужчина.
— Товарищ Хун, — сказал старший наряда, — проверьте у него пропуск.
Пограничник и вышедший из дома мужчина встретились.
— Предъявите пропуск, — как всегда вежливо, но требовательно сказал Хун.
— Пожалуйста, — спокойно и тоже вежливо ответил незнакомец, шаря рукой во внутреннем кармане пиджака.
Старший пограничного наряда наблюдал за ним издали. Свой автомат он, как и положено в таких случаях, держал наготове. Казалось, ничто окружающее не могло вызвать особых подозрений. Возня у бараков? Но там ведь бывает еще и не то: дикие хулиганские выкрики, свист — реваншисты мало заботятся о приличии. А сегодня вроде как присмирели. Да и какое это имеет отношение к жильцам этого дома?
Незнакомец слишком долго шарил рукой в кармане. Он был старше Хуна. Густые черные брови низко нависали над темными круглыми глазами. Длинный, чуть приплюснутый нос с заметно утолщенными, словно вспухшими, крыльями ноздрей. Сухощавое лицо сужалось к подбородку, покрытому редкой жесткой щетиной. Что-то отталкивающее и настораживающее было в этом лице, и Хун на всякий случай взял в обе руки автомат. Он немного изменил свою позицию, став по отношению к незнакомцу так, чтобы тот не смог проскочить в город.
А Мюллер все еще медлил. И вдруг он выхватил из внутреннего кармана пистолет и трижды выстрелил прямо в грудь Рейнгольда Хуна. И еще не успел тот упасть, как убийца метнулся назад, к дому. Выступы каменных стен прикрыли его от короткой очереди, которой полоснул по нему старший пограничного наряда. В следующую секунду Мюллер был уже в подъезде.
Торопясь, он потерял в подвальном помещении свою кепку и кобуру от пистолета. Подобно кроту юркнул в в свежевырытую нору и на четвереньках, ударяясь головой о низкий неровный потолок траншеи, пополз к своим...
Зачем понадобилось это подлое убийство? Какую цель преследовали его организаторы?
Раскроем страницы одной из западноберлинских газет и посмотрим, как она информировала своих читателей об очередной провокации на границе. На самом заметном месте фотография: Рейнгольд Хун лежит за пограничными заграждениями — снимок сделан с той стороны. Удивительно предусмотрительным оказался репортер этой газеты, он ни на минуту не опоздал щелкнуть затвором фотоаппарата. Хун неподвижен, всем своим телом он прижался к земле, обагренной его кровью. Рядом с ним — автомат, из которого он так и не успел выстрелить. А под снимком жирным, бьющим в глаза шрифтом, как говорится, черным по белому напечатано:
«Пограничник убит товарищем из своих рядов».
Читать эти слова страшно: сочинить их мог только матерый фашист.
Версия о том, что пограничника Хуна убил его же товарищ, прожила всего лишь двадцать четыре часа. Да организаторы провокации, видимо, на большее и не рассчитывали — слишком много вещественных доказательств осталось в руках Германской Демократической Республики. Те следы, которые еще можно было как-то замести, провокаторы замели. Убийца Мюллер был срочно «эвакуирован в Западную Германию. «Прихватил» его американский самолет...
Чем больше знакомишься с жизнью границы в Берлине, тем яснее становится, что силы реванша и агрессии, по которым был нанесен сокрушительный удар в августе тысяча девятьсот шестьдесят первого года, не хотят мириться со своим поражением. Они идут на все, лишь бы обострить обстановку, накалить напряженность.
Станция городской железной дороги на Волланкштрассе. Неширокий, покрытый асфальтом перрон, скамейки для пассажиров, навесы от дождя. Последняя остановка перед въездом на территорию Западного Берлина. По перрону прохаживаются двое полицейских: охраняют порядок.
Вот так дежурили они и в тот день, когда один из них вдруг заметил на перроне неглубокую вмятину. Происхождение ее было непонятно: машины по перрону не ходят, у пригородных пассажиров никаких тяжелых грузов нет.
Полицейские переглянулись: станция-то пограничная.
— У вас есть хорошая пословица, — говорит мне старший лейтенант Майер. — Плясать от печки. Мы тогда, образно говоря, плясали от этой вмятины.
