Евгений Войскунский - Искатель. 1969. Выпуск №4
Задремал он только к самому утру, но тотчас почувствовал прикосновение чьей-то руки.
— Проспишь все на свете! — рокотал Еруслан, держа в руках два ароматно дымящихся котелка, — Через двадцать минут отправляемся на торжественную встречу гостей.
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Ровно в десять часов утра партизаны вышли из катакомб и устроили засаду вдоль дороги, спускавшейся в балку.
С командиром, Ерусланом и дедом Гаркушей Яков залег в придорожной воронке. Еруслан и дед лежали не шевелясь, напряженно смотрели вдаль. Бадаев наблюдал за степью через бинокль. Дорога была пустынной. Противник словно знал, что его ждет, и не торопился.
Утро стояло теплое, солнечное. После пребывания в затхлом и сыром подземелье было приятно лежать на земле под открыли небом и вдыхать полной грудью свежий степной воздух. Пахло дорожной пылью, терпкой сухой полынью, неубранной ботвой дынь. Справа, за балкой, о чем-то шушукались на ветру подсолнухи, за виноградниками в багрянце садов утопали белые хаты села Нерубайского. Высоко над степью летела журавлиная стая.
— Улетают! — грустно протрубил Еруслан, провожая взглядом растянувшийся клин журавлей. — Слышите? Курлычут.
— Прощаются, — вздохнул дед.
Владимир Александрович отозвался от бинокля, тоже глянул в сторону удалявшихся птиц.
— Придет весна, и вернутся, снова прокурлычут свою песню.
— То другая уже будет песня, — добавил Еруслан. — И кто знает, доведется ли ее услышать.
Владимир Александрович сделал вид, что не расслышал, поднес к глазам бинокль и снова начал следить за степью, за уходящей вдаль узкой лентой дороги.
«Такое утро — солнце, журавли… а сердце щемит, как будто в тиски его кто намертво зажимает», — подумал Яша.
— На, погляди, вон они, наши гости, — командир протянул Яше бинокль. — Видишь?
— Ага, — прошептал Яша, хотя до показавшейся колонны врага было несколько километров, — Офицера на коне вижу, солдат с автоматами. Орут вроде что-то.
— Пьяные, наверно, — предположил дед, прикрывая пулемет дынной ботвой. — Хлебнули для храбрости, не иначе.
— Дадим им сейчас свинца на закуску, — пробасил Еруслан, отбросив в сторону превратившуюся в крошево папиросу, и начал укладывать перед собой в рядок противотанковые гранаты.
— Внимание! — скомандовал Бадаев. — Показалась вражеская колонна. Всем укрыться и ждать моего сигнала!
Яша отдал бинокль командиру, скосил глаза туда, куда был обращен взгляд командира. В следующей воронке притаились две Тамары — Тамара-маленькая, Межигурская, и Тамара-большая, Шестакова, Дальше, в придорожной канаве, устроились другие партизаны. На баштане, где еще недавно зрели крутобокие рыжие дыни, замаскировался в окрпчике Петренко.
Все замерли. И тут Яша увидел ежика! Шурша ботвой, он направлялся прямо к их воронке.
— Смотрите, смотрите, кто спешит к нам! — Яша просиял, толкнул локтем в бок Еруслана.
— Ух ты! — удивился Еруслан. — Ежишка, босячок ты этакий! Никак на подмогу? Тикай, братец, тикай отсель живо! — Еруслан звонко щелкнул пальцами, затем приподнялся и бросил в ежика комочек земли.
Зверек остановился, замер, постоял немного, словно и впрямь решал, как быть, потом повел мордочкой, недовольно фыркнул и, свернув в сторону, покатился на своих коротких невидимых ножках к ближней куче сухой ботвы…
— Человек шестьдесят, не больше, — нацелив бинокль на приближавшуюся колонну противника, определил Бадаев и негромко крикнул: — Приготовиться!
— Приготовиться… готовиться… овиться, — тихо, от бойца к бойцу, покатилось по цепи.
Все замерли. Лишь один ежик все никак не мог успокоиться и возился в ботве, но спустя некоторое время притих и он. Наступила немая, подсекающая нервы тишина. В воздухе, как показалось Яше, словно произошла внезапно какая-то перемена — из него как будто улетучился моментально весь кислород. Иначе отчего бы так трудно стало дышать и быстро-быстро как сумасшедшее заколотилось сердце?..
Расстояние до фашистов сокращалось на глазах. «Метров пятисот, четыреста… триста пятьдесят», — прикидывал Яша, чувствуя, что голова наполняется каким-то нестерпимым звоном, а уши точно закладывает ватой…
Впереди колонны на тонконогом белом коне покачивался офицер. Солдаты следовали за ним пешком.
Враги… Все ближе и ближе… Уже почти можно различить лица… Галдят что-то, ржут, как лошади. Радуются, сволочи, что наконец-то дорвались до Одессы… Наверняка радуются… Как же, вот она, перед ними.
И вдруг, как наяву, перед глазами Яши молнией пронесся донельзя странный калейдоскоп лиц: матери; Ромашки — так звали девочку, в которую он был влюблен в первом классе и которая давным-давно уехала с родителями куда-то на Урал; одноногого чистильщика Бунька, выпивохи с Привоза, бывшего юнги со знаменитого, броненосца «Синоп», на котором много лет плавал отец; брата Алексея, с которым мастерили «Диану»; и — последнее — придавленной стволом акации девочки в розовой кофточке; женщины с грудным ребенком…
Яша крепко прижал к плечу приклад автомата, опустил палец на спусковой крючок.
— Ты что? — испуганно прошептал Бадаев и сильно, до боли, сжал Яшино плечо. — Спокойно…
Офицер посматривал по сторонам, туго натягивая поводья, сдерживая коня. Было заметно, что тишина настораживала и пугала его. Особенно подозрительно он поглядывал на виноградники и тихие огни садов Нерубайского. На балку, в которую, как в мешок, втягивался его отряд, он внимания не обратил.
— Это огородное чучело на жеребце не троньте, — заявил дед. — Оно — мое.
— Огонь! — привстав, крикнул Бадаев и прошелся по колонне из автомата.
В то же мгновение раздался дружный винтовочный залп, яростно застучали пулеметы.
— Вот вам, вот вам, — как в бреду, горячечно повторял Яша, судорожно нажимая на спусковой крючок.
Лошадь под офицером взвилась на дыбы, заржала и, скошенная пулеметной очередью, рухнула на дорогу, придавив своей мертвой тяжестью уже мертвого ездока.
— Землицы нашей захотели, сукины дети! — приговаривал дед Гаркуша, загоняя в патронник очередной патрон. — Так получайте, получайте, не стесняйтесь!
Солдаты метались, шарахались из стороны в сторону, беспорядочно отстреливались, падали, сраженные партизанскими пулями. Однако несколько человек укрылись за придорожными камнями, в бурьяне, и открыли отчаянно-беспорядочный огонь из автоматов.
Яша увидел, как в трех-четырех шагах от воронки вскипело несколько фонтанчиков земли, услышал, как над головой просвистели пули.
— Ах так! — прогудел Еруслан и, страшный и гневный, отложил автомат, выпрямился во весь свой великаний рост и одну за другой швырнул две противотанковые гранаты.
