Владимир Туболев - Воробьиная ночь
Долгие две-три секунды кажется, что и это не поможет.
И все-таки за что-то зацепился. Вздрагивает. Турбины воют. Останин отдает штурвал от себя. И чувствует упругость воздуха.
Он переводит дыхание. Машина снова послушна рулям. Он бросает взгляд на высотомер: шесть тысяч. За каких-то пять-шесть секунд их подбросило на шестьсот метров!
В самолете стоит неприятный тонкий свист, и командир не сразу соображает, откуда он идет и что означает. Но тут же до него доходит.
— Второй, механик! По местам! Быстро!
Когда в кабину просовывается голова механика, он указывает на чеченца:
— Вышвырнуть и связать! Быстрее!
Михаил подхватывает и выволакивает Аслана, как котенка. С его-то силушкой… Останин бросает второму, уже занявшему свое место:
— Фюзеляж пробит. Кислородную маску!
И сам выхватывает свою и натягивает на голову. Но прежде, чем она занимает свое место, до командира доносится удушающий запах горящей изоляции.
— Бортмеханик!
Но тот уже и так в кабине.
— Проверьте, что горит.
Бортмеханик склоняется к щитку радиста.
— Отказ правого генератора!
— Отключить. Огнетушитель в кабину.
Механик щелкает выключателем и бросается в фюзеляж за огнетушителем. Через несколько секунд он появляется обратно. Спрашивает:
— Поливать? Дым шел из-за щитка.
— Отставить. Надеть маску. Всем осмотреться.
Все внимательно оглядывают кабину.
— Дым идет?
— Нет.
В это время раздается прерывистый зуммерный сигнал и начинает мигать лампочка: «Пользуйся кислородом».
— Механик, — говорит командир. — Пройдите в фюзеляж и осмотритесь. Если обнаружите дыры, попробуйте чем-нибудь заткнуть. — Вспомнив о недюжинных сообразительных способностях механика, он тут же добавляет: — Возьмите у чеченца из кармана мой нож и отрежьте от резинового коврика заплаты.
— Есть.
Бортмеханик исчезает в фюзеляже. Вскоре свист становится не таким пронзительным, почти стихает. Бортмеханик поднимается на свое сиденье и натягивает маску.
— Как там? — спрашивает командир.
— Заткнул три дыры. Но где-то еще есть.
— Ладно. РУД — сорок один.
— Сорок один есть.
— Чеченцы хорошо связаны?
Бортмеханик ухмыляется.
— Двоих вязал Гена, а я учился.
— Понятно. Не пришли еще в себя?
— Бородатый лупает глазами. Остальные в отключке.
— Ладно. Попробуем снижаться. Второй, держите управление. Вертикальная — десять метров в секунду. Курс… О, черт!
Он нажимает правой рукой на штурвал, кренит самолет и изо всех сил давит правую педаль: прямо по курсу перед ними тьму распарывает грозовой разряд. Ну вот и ну! Не молния — канат толщиной в руку.
Хорошо — глаза были закрыты, как раз моргнул.
— Второй, механик, видите?
— Второй — не вижу.
— Механик — плохо.
А у самого правую ногу просто перекорежило от боли.
— Держитесь, ребятки. Это пройдет. Механик, у меня с правой ногой непорядок. Посмотри, что там.
Механик склоняется.
— Тут у вас дыра в штанине, командир, и кровью заляпано. Резать можно?
— Режь.
Бортмеханик вытаскивает нож.
— Ага, уже лучше вижу, — сообщает он. — Гена, и у тебя пройдет. Так, сейчас…
Он распарывает штанину и гмыкает.
— Ну что там? — спрашивает командир, который не может оторвать взгляда от локатора.
— Вообще-то в ноге дырка, — сообщает тот, — но хорошая, командир.
— Хорошая?
— А вот еще бы сантиметрик правее, и я за вашу семейную жизнь гроша ломаного не дал бы. А так ничего, командир. Куда с добром.
Командир не знает — то ли ему выть от боли, то ли хохотать. Поэтому он приказывает:
— Сходи в фюзеляж, возьми в аптечке йод и бинт и перевяжи. — Он поворачивается ко второму. — Гена, как глаза?
— Уже видят.
— Бери штурвал. — Он смотрит на экран локатора. — Курс сто восемьдесят. Вертикальная пятнадцать.
Через десять-пятнадцать секунд:
— Курс сто семьдесят…
— Курс двести!… двести десять!… сто пятьдесят!… Вертикальная десять!
Вряд ли хоть одному вусмерть пьяному бичу выпадало выписывать такие зигзаги, как нам сейчас, думает второй пилот, выполняя команды Останина.
19
Рана перевязана, второй и бортмеханик на местах. На высотометре три тысячи метров.
— Горизонт! — командует Останин. Гена выравнивает самолет. Но это только так говорится — выравнивает. Машина идет словно по гигантским волнам, ее то подхватывает и несет вверх, то бросает вниз. Гена всеми силами пытается удержать самолет в равновесии, но ему это не удается. Он весь взмок. Самолет, того и гляди, сорвется на крыло, встанет на хвост или войдет в пикирование. Он весь дрожит от непосильного напряжения. Минину даже кажется, что он слышит, как скрипят и стонут лонжероны и потрескивают заклепки на обшивке.
— Командир, — говорит он, облизывая губы. — Какого черта! Эти ребятки, — мотнув головой в сторону фюзеляжа, — не слишком вежливо с нами обошлись. Почему мы должны стесняться? Давай откроем рампу и вышвырнем их отсюда вместе с их добрым.
— Ты это всерьез?
— Куда серьезней. Ты послушай машину. Того и гляди — без крыльев останемся. А выбросим — хоть нагрузка станет меньше.
— И что мы скажем после посадки?
— То и скажем. Жизни спасали, машину спасали. Не по своей же воле мы влезли в эту зубодробилку. Да и кому будет дело до каких-то паршивых угонщиков? Вон… у-ух… мама миа!..
Самолет швыряет вниз, в какую-то бездонную затяжную яму, и пилотов сначала отрывает от сидений, а потом долго давит, мнет, утрамбовывает, как заготовку под прессом. Свист турбин перегоняет машину и уносится куда-то вперед, как поезд в тоннель.
— Видишь, командир?
Они вдвоем с трудом выравнивают машину. Словно давая передышку или раздумывая, как взяться за этих наглецов посерьезней, на какое-то время стихии оставляют их в покое.
— Твое мнение, бортмеханик?
— Ясно, они везут оружие. Иначе зачем им нас было захватывать? — говорит тот. — Я уже думал об этом. А в кого б оно стреляло? В нас же. Выбросить, и все.
— И ты это сделаешь?
— А чего мне. Откачу рампу под фюзеляж да включу транспортер. Вот глаза на лоб полезут. А то все думают — шуточки им тут.
— А вы не слишком кровожадны, ребятки?
— Станешь кровожадным, — ворчит Гена. — Тебе руки не вязали и дулом в пузо не тыкали.
— Тыкали, тыкали. Кстати, как это ты умудрился развязаться?
— Фокус не хитрый.
— Поучишь при случае? Вдруг когда еще пригодится.
— Типун тебе на язык. Извини, командир. Но такая предусмотрительность, знаешь ли… Всякую охоту летать с тобой отбивает.
