Михаил Ребров - Искатель. 1964. Выпуск №6
Я осекся. После долгой разлуки нельзя говорить о новом расставании.
— Вот как… — губы Энн сжались. — И надолго?
— Не знаю. Месяца на два, на три.
— Значит, на четыре, на пять, на шесть…
Она вздохнула. Я видел, что она решила быть сдержанной и последовательной, чего бы ей это ни стоило.
— Хорошо, — сказала она, — может, ты объяснишь, кому нужна твоя затея, кроме тебя самого?
Я задумался. Признаться, я был в растерянности. Кому нужно твое любимое дело? Конечно, тебе и…
— Науке, всем специалистам-вирусологам.
— И наука будет платить тебе за эти бредовые идеи? Кто станет финансировать такое предприятие?
— Конечно, больших денег здесь ожидать не приходится. Совсем наоборот. Эти вещи делаются на свой страх и риск, ты же знаешь. Успех приходит потом… А иногда и вовсе не приходит. Но я, слава богу, не бизнесмен…
— Отсутствие деловитости не является достоинством. Здесь нечем хвастаться. Меня поражает в тебе одно…
— Что же?
— Неужели ты не понимаешь, что тебя ждет?
Я пожал плечами.
Она замолчала и отвернулась к темному стеклу. Происходило непоправимое, и ничего нельзя было сделать.
— Ну, — наконец сказала она и повернулась ко мне, — а если я тебя очень попрошу, попрошу так, как я умею просить — ты знаешь, как я умею просить, — ради меня оставить немедленно университет и никогда — понимаешь, никогда — не уезжать в Южную Америку, ты сделаешь это? Для меня? Понимаешь, для меня?
У меня пересохло в горле.
— Энн…
Она яростно замотала головой, золотые волосы превратились в сверкающий водопад.
— Только да или нет! И сразу же!
— Когда это нужно сделать? — спросил я, глотая сухую пустоту.
Она подняла на меня полные слез глаза. Только теперь я видел боль, которую причинял ей.
— Завтра.
Как мне хотелось сказать ей «да». Но это значило растянуть эту боль и обиду на всю жизнь, на те тысячи ночей и дней, которые мы проведем вместе.
— Нет, — сказал я.
Мне показалось, что сейчас она меня ударит.
— Пойдем, — она встала и пошла к выходу. Я оставил монету на столе и пошел за ней.
— Я поеду одна.
…Я увидел уносящиеся в вечер огни машины, когда взял в руки чашечку с мутным агар-агаром и посмотрел на свет. Единственная чашечка, которая не обманула меня. Чашечка за номером 7-Па.
В водянистом круге предметного стекла жгуче горели красивые кристаллики. Только вирусы могли образовать эту крохотную рубиновую друзу! Я отодвинул микроскоп и вытер глаза. Зажмурился, стараясь прогнать ощущение песка под веками.
Потом укрепил микротом и, вновь впившись в окуляр, сделал поперечный срез. Осторожно вынул предметное стеклышко и отнес на электрономикроскопию.
Через два часа у меня на столе уже лежали влажные фотоснимки. Увеличение в 150 тысяч раз позволило зафиксировать отдельные вирусные частицы. Это были шарики, построенные из длинных сложенных и закрученных нитей.
Победа отлилась в несколько строк, начертанных авторучкой:
«Оболочка вируса состоит из 60 белковых единиц, имеющих почти шаровидную форму; единицы образуют в пространстве 12 групп по 5 единиц в каждой…» и далее в том же духе.
В тот первый нескончаемый и короткий, как жизнь, день вирус был привит кроликам, морским свинкам, белым мышам, канарейкам и обезьянам. Для этого пришлось поехать за город, на небольшую ферму, где содержались животные.
Прошел еще один день. И еще два.
За окном громыхала гроза, озаряя небо нежно-сиреневыми вспышками. Но я почти не глядел в окно.
Передо мной тянулись круглые глазки герметических блоков, в которых содержались зараженные животные. Первой умерла обезьянка. Маленькая макака с трагическим личиком. Потом, как ни странно, погибла канарейка. Больше никто не умер. Кролики, морские свинки и мыши чувствовали себя превосходно.
Проведенное в боксе вскрытие дало поразительные результаты. Сердце, печень, почки, легкие и селезенка погибших животных были покрыты каким-то серебристым налетом. Я попросил сотрудников взять этот налет и приготовить из него препарат для дальнейшего исследования. Но время было уже позднее, и мы решили отложить дело на другой день. Теперь уже можно позволить себе не спешить… Даже термостат с великолепной чашечкой 7-Па, который я постоянно таскал с собой, я запер на этот раз в сейф.
Таинственный убийца, заставивший народ майя покинуть свою родину, был пойман. Мы заперли ферму и поехали в Оксфорд.
В ту же ночь я вызвал Рио и рассказал обо всем де Морану. Он задохнулся от восторга и заверил меня, что предназначенная мне Нобелевская медаль уже отлита. Я с трудом вырвал у него обещание хранить некоторое время тайну серебристого вируса.
А двумя часами позже в крышу фермы ударила молния. Ферма сгорела дотла со всем содержимым. Нелепейший случай. Забыли поставить громоотвод.
Я бросился в лабораторию. Но ни в одной из оставшихся в биотроне чашек Петри серебристой культуры не оказалось. Все было кончено.
Что мне оставалось делать? Вновь отправиться в сельву на поиски вируса? Но я знал, новых пирамид с нетронутыми погребальными камерами не обнаружено. Искать их самому? Я был к этому совершенно не подготовлен.
И все же я решил ехать в Бразилию… Может быть, потому, что не хотел, не мог оставаться в Англии.
А дальше все более или менее ясно. Причинно-следственные связи прослеживаются с изумительной точностью. Можно даже составить схему:
1. Цель — серебристый вирус
2. Что для этого нужно — найти нетронутую погребальницу.
3. Где ее можно встретить — в покинутых городах.
4. Где искать покинутые города — в Шингу, где искал их Фосетт.
5. Вытекающие отсюда ближайшие задачи — проследить путь Фосетта.
…Семь лет я потратил на то, чтобы вплотную приблизиться к решению этой «ближайшей задачи…».
Де Моран сделал из меня специалиста по древней культуре Бразилии; с его помощью я изучил португальский язык и несколько индейских диалектов. Ортего Миранда помог достать необходимые средства для снаряжения нескольких экспедиций. Сэр Генри завещал свое маленькое состояние на организацию биохимической лаборатории. Летчики бразильской авиации не жалели своих «дакот», чтобы доставить меня в тот или иной район недоступной сельвы.
Что же оставалось делать мне?
Я пошел по следам полковника Перси Гаррисона Фосетта.
Каков бы ни был конец этого исчезнувшего в зеленом безмолвии Шингу человека, он прожил хорошую жизнь. Он всегда рассчитывал только на себя, он знал глубину своего одиночества. Коммерческий успех его путешествий равнялся нулю.
