Виктор Пшеничников - Искатель. 1986. Выпуск №2
Чтение состоялось в темноватом рыцарском зале замка, где через узкие окна светлыми перегородками проникали скупые лучи дневного светила. К одной из этих светящихся полос и придвинули стол чтеца.
Слушатели расположились на принесенных слугами лавках и только подтянутый Мольер остался стоять у стены, словно наблюдая за сценическим действием из-за кулис.
Герцог, Гассенди и оказавшийся в Париже Пьер Ферма уселись в креслах напротив стола, за которым сидел волнующийся автор.
Но едва он начал читать и первый взрыв хохота потряс холодный зал, он сразу успокоился, читая с большим, как определил Мольер, искусством скрытой, но ярко разящей насмешки.
Больше всех хохотал Ноде, едва услышав знакомую ему историю с полетом в Новую Францию с помощью банок с росой, а потом — рассуждения губернатора Квебека, мальтийского рыцаря Моиманьи о том, как грешные души, карабкаясь по внутренней полости земного шара, чтобы избежать адского пламени, заставляют тем якобы, подобно беличьему колесу, вращаться Землю.
Его круглое добродушное лицо тряслось, обрамленное и тройным подбородком, и брюссельскими кружевами.
Смеялись все при чтении многих мест рукописи.
Восторг Пьера Ферма вызвал полет Илии-пророка с помощью подбрасываемого им же самим магнита, притягивающего железную колесницу.
— Клянусь, дорогой Бержерак! — воскликнул маститый математик и юрист из Тулузы. — Вы, право же, неплохой физик, воспользовались «доказательством от противного», знакомым до сих пор лишь в математике. А чего стоит применение для движения в предполагаемой межзвездной пустоте, чем можно ошеломить наших философов, придумавших, что «природа не терпит пустоты», ступенчатых, последовательно начинающих действовать ракет! Впечатляет и угаданная вами потеря веса путника, удаляющегося от Земли, а также использование парусности его одежды при спуске. Вы — физик.
— Я хотел бы, метр, познакомить вас со своим трактатом по физике, — отозвался Сирано, несколько удивив слушателей.
— Вот как! — воскликнул маркиз де Шампань, по-крысиному поводя носом. — Хотелось бы узнать мнение уважаемого метра если ее о всем упомянутом трактате, то хотя бы об этом новом для физики методе? И что доказывает им наш остроумный автор?
— Доказывает, что не все библийские сказания опираются на опыт естествознания, господин маркиз, — ответил Пьер Ферма.
— Ответ, достойный Рене Декарта, не снискавшего благоволения церкви, — заметил маркиз.
— Да, пожалуй. Впрочем, с Рене мы немало спорили, но уважаем друг друга, — ответил Ферма.
— Но будут ли уважать нашего автора критики его взглядов, споря с ним? И что разумеет он под «иным светом» на Луне? — допытывался маркиз.
— Спорить, может быть, и будут, если смех не заглушит неприятие каких-либо мыслей, — с подчеркнутым спокойствием вставил профессор Гассенди, обменявшись взглядами с былым своим учеником Мольером.
— Однако вернемся все же к нашему де Бержераку, — предложил герцог д’Ашперон. — Надо думать, шутник еще посмешит нас. — И он улыбнулся автору. — Во всяком случае, утверждать, что Илия-пророк вознесся на небо, поднимая сам себя вместе с колесницей за волосы, не только смешно, но и опасно.
Сирано стал читать дальше.
Вскоре Сирано, герой рассказа, допускает богохульную шутку, за что изгоняется из рая и попадает в «иной свет», в государство разумных существ, напоминающих людей, но у которых все устроено не так, как на Земле.
Ходят они не на двух, а на четырех конечностях, что, на их взгляд, более устойчиво и богоприятно, ибо опущенная вниз голова позволяет любоваться дарованными свыше благами, а не вымаливать их, вечно взирая на небо, как делают уродливо двуногие и несмышленые животные, вроде страусов.
С едкой иронией сообщает Сирано, что у лунян знать и простолюдины говорят на разных языках: первые общаются музыкальными фразами, иной раз с помощью оглушительной трубы, а чернь вообще лишена голоса, объясняясь лишь жестами (как глухонемые!). Так выглядит в саркастическом зеркале де Бержерака земное неравенство, когда крестьяне и простой люд практически лишены голоса.
В изобилующую подводными течениями, намеками, двусмысленностями ткань трактата Сирано рассыпал те удивительные вещи, которые спустя три с половиной столетия поставят в тупик ученых, изучающих его творчество. Но он-то знал, что все, о чем он пишет, наряду с шутками на самом деле уже существует на Солярии и когда-нибудь появится на Земле поумневших людей, овладевших и зеркалами-экранами, и звукохранящими устройствами (которые можно подвешивать к уху, как сережку, «напоминающую, как он писал, разрезанную пополам жемчужину, с передвигающейся стрелкой настройки»), и светящиеся (электрические!) колбы, и многое другое, воспринимаемое людьми будущего для Сирано нашего столетия как удивительные предвидения.
А его слушатели семнадцатого века равно смеялись от души и его шуткам и провидениям.
Однако когда скрытая ирония стала касаться уж слишком земных проблем, кое-кто перестал смеяться и даже задумался.
Издевательски и в то же время глубоко гуманистически звучали страницы трактата Сирано де Бержерака, посвященные войне. Трудно представить себе более язвительный показ всей нелепицы национальной вражды на Земле, сатирически отраженной в лунных войнах, где якобы луняне следуют довольно забавному принципу: «Спор допускается только между равными». Во имя этого силы каждой стороны уравниваются неким третейским судом. Здесь Сирано не удержался от того, чтобы ввести в свое повествование не названную им инопланетянку (возлюбленную его Эльду!), которая готова была последовать за ним на Землю, а на родной своей планете с присущей ей глубиной ума разоблачала противоестественность земных войн, когда враждующие короли допускают, чтобы «пробивались головы четырем миллионам людей, которые стоят гораздо больше, чем они (короли!), в то время как сами сидят у себя в кабинетах, посмеиваются, рассуждая об обстоятельствах, при которых происходит избиение этих простаков; однако не следует мне (инопланетянке) порицать доблесть ваших добрых собратьев. Дело такое важное быть вассалом короля, который носит широкий воротник, или того, который носит брыжжи».
Поэтому в смехотворной войне «иного света» строго уравненные противники встречаются: раненые с искалеченными, великаны с колоссами, немощные со слабыми, ловкие с проворными, доблестные с отважными, нездоровые с больными, крепкие с сильными… «И если кому-нибудь вздумается ударить другого, а не указанного ему врага, он осуждается, как трус, если только не будет доказано, что это произошло по ошибке».