Владимир Востоков - По следу «Одиссея»
— Какое число?
— Двадцать первое октября, — ответил Павел.
Кажется, Уткин узнал его голос — он повернул голову.
— Значит, с возвращением? — сказал Павел. — Издалека вернулись, издалека.
Павел больше, чем кто бы то ни было, желал этого возвращения. И был искренне рад. Кроме всего прочего, его ведь тоже неотступно преследовал вопрос: где он оступился? Как Уткин сумел раскрыть его?
Скорее по какому-то наитию, чем с расчетом, Павел сказал то, что думал:
— А ведь нас с тобой одно и то же мучает — на чем попался?
— Ну-у? — едва шевельнув повернутыми белым налетом губами, произнес в ответ Уткин.
— Я скажу, но в обмен ты тоже должен мне кое-что объяснить. Как говорится, баш на баш. Идет?
— Посмотрим.
Павел решил, что полезнее будет немного потянуть, поиграть, чтобы заинтриговать и расшевелить собеседника.
— Твои хозяева выдали паспорт на несуществующую серию. Так что благодари их.
Уткин повернул голову, посмотрел на Павла, как тому показалось, с состраданием. И голос звучал растерянно:
— Нн-е-е может быть… Меня заверили… Имант, Себастьян… Нет, нет, не может быть… — Уткин закрыл глаза.
Он мог предположить все, что угодно, только не это. Выходит, из-за чьей-то небрежности его послали сюда с грубой липой и тем самым заранее обрекли на провал! А теперь он должен расплачиваться жизнью?
Впервые за две недели Павел видел на лице Уткина осмысленное выражение. Не требовалось особой проницательности, чтобы прочесть на нем озлобление и досаду. Павел не мог определить лишь одного: к кому они относятся?
— Значит, не та серия… — наконец сказал Уткин. Хрипотца пропала, голос его окреп. Он открыл глаза.
— Не только это, — словно спеша оправдать свою ложь (которая во благо), сказал Павел. — Есть и другой, более важный фактор, который действует постоянно.
— Именно?
— Люди, советские люди.
— Дай пить, — попросил Уткин.
Павел налил воды из графина, поднес стакан к пересохшим губам Уткина.
Утолив жажду, тот долго лежал молча, наконец медленно произнес:
— Значит, сосед… Так я и думал… Значит, правильно…
— Конечно, ты прав, что ищешь причину провала. Я тоже вот мучаюсь, на чем попался.
— Сравнил!
— Но, может, ты скажешь? Уговор дороже денег.
— Подумай сам.
— Да уж думал. Ничего не придумал. Может, две точки на фотокарточке?
— Нет.
— Так что же?
Уткин ответил не сразу, словно набирался сил. И действительно, он за две недели так ослаб, что каждое слово давалось ему с трудом. Помолчав, он произнес целую речь:
— Мы говорили: Пирсон — большой мастер фотографии. Бузулукова он должен был снять так, чтобы зрачок левого глаза, угол рта и уголок воротничка у рубашки находились строго на одной вертикальной линии. Об этом меня предупредили. Я тогда хотел выйти на кухню с твоим паспортом, приложить к карточке что-нибудь вместо линейки. Газету, спичку… Но и так было видно, что условие не соблюдено… Проверь сам — убедишься…
— Неплохо придумано. Но сейчас не это главное. Теперь надо думать не о прошлом, а о настоящем, о своей судьбе.
— А это значит — рассказать все чистосердечно. Не так ли? — перебил его Уткин с едва заметной усмешкой.
— Допустим.
— Многого захотели.
— Ты прав. Но на тебе и висит много. И ты же русский. Или это уже ничего для тебя не значит?
— Не трать порох. Я знаю наперед все, что ты можешь мне сказать.
— Допустим. Но тогда ты должен понимать и то, что твоя судьба зависит от тебя самого.
— Очистить свою совесть и тем облегчить свою участь?
— Совершенно верно.
Уткин отвернулся к стене.
— Сейчас уже, пожалуй, не облегчишь.
Он вновь закрыл глаза и облизал пересохшие губы.
— Ты, наверное, знаешь законы. И тем не менее все зависит от тебя. Только от тебя, — повторил Павел.
— Дай воды, — снова попросил Уткин.
Павел напоил его. Уткин сказал:
— Устал я… Приходи завтра…
После этого разговора в состоянии и поведении больного произошла существенная перемена. Он заметно оживился, стал общительным и больше не отмалчивался при врачебных обходах. Вскоре Павлу удалось установить с ним прочный контакт. Беседы между ними были хотя и короткими, но довольно частыми, и беседы эти оставляли в душе Уткина след.
Вскоре он быстро пошел на поправку, а когда стал чувствовать себя хорошо, его перевели в тюремный лазарет. Терпение Павла было, как говорят в таких случаях, вознаграждено. На следствии Уткин сказал все…
