Густав Эмар - Новая Бразилия
Около десяти часов вечера мы встали из-за стола, и все начали собираться домой.
Двое компаньонов господина Сойе предложили проводить меня до дома.
Я простился с госпожой Сойе, наговорил ей много любезностей, которые она вполне заслуживала, пожал руку ее мужу, и мы вышли.
Сев в трамвай, мы беседовали всю дорогу.
— И все они такие, эти мальчишки! — пожимая плечами, сказал француз.
— Нечего сказать, приятное приобретение для Бразилии! — заметил бразилец, иронически улыбаясь.
Когда я несколько дней спустя снова встретился с господином Сойе, этот славный человек стал извиняться передо мной за те глупости и бестактности, какие себе позволил его сын в моем присутствии.
Я же крепко пожал ему руку и сказал:
— О, он еще так молод, с годами он, конечно, переменит свой взгляд на вещи!
Господин Сойе положительно просиял от моих слов, так был он рад этому утешению, — бедный отец!
Часов в одиннадцать вечера я был уже дома, а полчаса спустя спал крепким сном.
ГЛАВА XI. О том о сем
На другой день, в понедельник, я отправился во дворец, согласно приглашению императора. На этот раз дворец был совершенно безлюдным, точно дворец из сказки «Тысяча и одна ночь», где некая злая волшебница заколдовала всех обитателей, которых объял непробудный сон, а в живых остался всего только один человек.
Поднявшись по лестнице, я прошел картинную галерею и вошел в первую залу, где нашел камергера, который сказал мне, что император ожидает меня в той зале, где происходят его обычные приемы, в конце длинной галереи.
Я ускорил шаги, но уже на половине пути меня встретил император. Дружески пожав мне руку, он провел меня в маленькую домашнюю гостиную, пододвинул мне кресло и сам сел рядом со мной.
Между нами завязался длинный увлекательный разговор на самые разнообразные темы. Император прекрасно говорил по-французски — мало того, он говорил с известной изысканностью и элегантностью.
Как я уже говорил выше, император дон Педру II — человек очень высокого роста, с крупными характерными чертами, с длинной прямой бородой, некогда белокурой, но теперь уже с сильной проседью, открытым взглядом серых глаз и добродушным приветливым лицом. Но под этим видимым добродушием скрывалась железная воля.
Рожденный в эпоху смут и беспорядков, он рано узнал жизнь. Он имел у себя перед глазами такие примеры, которые могли бы сделать его скептиком на всю жизнь, но он был добр от природы и остался таковым, несмотря ни на что. Он не требовал от людей и от жизни больше, чем те могли дать, и потому в нем не появилось ни озлобления, ни раздражения против них. Бразильский император — не только человек с большим умом и сердцем, но и человек высоко образованный, многому обучавшийся, многое изучивший на пользу и для блага Бразилии.
Император до того деятелен и предприимчив, что положительно ни перед чем не останавливается; он неукоснительно ведет свою страну по пути прогресса; в течение нескольких лет он положительно пересоздал Бразилию, и все же ему кажется, что его страна развивается недостаточно быстро.
Поговорив о том о сем, император наконец обратился ко мне с милой улыбкой и сказал:
— «GazettadeNoticias» сообщила вместе с вестью о вашем приезде также и о том, что вы привезли мне какой-то подарок. Правда это?
— Совершенная правда, ваше императорское величество, я действительно желал предложить вашему величеству нечто такое, что могло бы быть вам приятно и вместе с тем полезно, и не нашел ничего более подходящего, чем фонограф, которым в момент моего отъезда из Парижа увлекались решительно все, как интересной новинкой.
— Неужели вы привезли мне фонограф?! — радостно воскликнул император. — Вот прелестный сюрприз! Благодарю вас от всей души, — добавил он, пожимая мне руку, — я помещу его в Политехнической школе… Где же он теперь находится, этот фонограф?
— Я думал было захватить его с собой, но это такая громоздкая и тяжелая вещь, что мне пришлось бы нанимать отдельную повозку для перевозки этих пяти больших ящиков, и я не успел бы прибыть к назначенному вашим величеством часу.
— Да, это правда, тем более, что мне пришлось бы перевозить их обратно в Рио… Где же он находится теперь?
— У меня на квартире, ваше императорское величество.
— А-а, у Лидена?
— Как! Вам это известно?
— Да, а иначе на что же мне дана полиция? — засмеялся император.
— Если позволите, я пришлю за ним сегодня же, — добавил он после некоторого молчания.
— Как вам будет угодно, ваше величество, а теперь позвольте мне откланяться, чтобы вернуться прежде, чем приедут брать фонограф!
— Ну поезжайте, поезжайте, я вас не держу, только знайте, что я в любое время буду рад вас видеть, а кроме того, во все время вашего пребывания в Рио, я желаю видеть вас у себя каждый понедельник в эти же часы.
— Я буду очень счастлив, ваше величество! — сказал я.
— Итак, до будущего понедельника! — повторил император. — Не так ли?
— Непременно! — ответил я, откланиваясь.
Прошло не более получаса как я успел вернуться себе, как к нашему дому подъехала коляска, запряженная парой мулов; из нее вышел камергер высочайшего двора и осведомился обо мне.
Ему сказали, что я только что вернулся. Он поднялся по лестнице и постучал в мою дверь.
— Войдите! — сказал я.
Камергер вошел, раскланялся и объявил мне, что прислан императором.
— Да-да, знаю, за фонографом. Он в полном вашем распоряжении; только предупреждаю вас, что он очень тяжел и что с ним следует обращаться крайне осторожно!
— Император уже предупредил меня об этом, и я принял все зависящие от меня меры. А теперь позвольте мне спуститься вниз и позвать носильщиков.
— К чему вам беспокоиться; их можно крикнуть через окно! — заметил я.
Так и сделали. Явились носильщики, сильные, здоровые, ловкие парни, подняли ящики и осторожно вынесли их из квартиры; десять минут спустя все было уже кончено, и, как я впоследствии узнал от самого императора, все было доставлено до места в целости, чему я, конечно, от души был рад.
За несколько дней до того я присутствовал на одном обеде, на котором мне никто из присутствующих не был знаком, кроме директора большого водочного завода в Порто-Реаль.
В числе гостей на этом обеде были два французских врача: господин Курти, профессор медицинской школы в Рио, и господин Бриссей, который только что блистательнейшим образом защитил диссертацию при медицинском факультете в Рио.
Следует заметить, что господин Бриссей получил звание доктора медицины в Париже, но местный закон требует, чтобы всякий врач, приезжающий в Бразилию с намерением практиковать, предварительно защитил диссертацию при медицинском факультете в Рио. Этот закон, кажущийся с первого взгляда обидным, на самом деле очень разумный.
