Мария Колесникова - Воспоминание об Алмазных горах
— Но ведь Японии запрещено производить вооружение!
Он пожал плечами: мол, а я-то тут при чем?
— Зачем вы, американцы, пришли в Корею? — не унимался корреспондент. — Чем вы здесь занимались? Может быть, вы хотели принести свободу корейцам?..
И хотя вопрос звучал риторически и не требовал ответа, Маккелрой на него отозвался:
— Я лично был инструктором в «отряде общественного спасения» — «чиандэ». Отряды создавались из уголовных элементов…
— Чему же вы обучали «чиандэ»? — тут же последовал вопрос.
Маккелрой на секунду запнулся, затем ясно и четко проговорил:
— Я обучал их массовым расстрелам мирных жителей.
В его ответе не было ни бравады, ни личного хвастовства, как в ответах Гаррисона. Скорее, здесь было осуждение тех, кто заставлял-де его, солдата американской армии, заниматься таким грязным делом. О, этот парень играл тонкую игру. Только ему ничто не могло помочь…
Не знаю, какие подробности узнала бы я еще о деятельности Маккелроя в Корее, но в это время раздался сигнал воздушной тревоги. Конвойные увели пленных, мы бросились в бомбоубежище.
Пока бежали до подвала, краем глаза увидела, как с юга, из-за острова Янгакто и Тэдонгана, надвигается темная туча. Она закрыла солнце. Это были американские тяжелые бомбардировщики, не меньше сотни!
В бомбоубежище взглянула на часы: двенадцать часов десять минут. Даже сквозь массивное потолочное перекрытие был слышен нарастающий звук падающих бомб. Стены подвала гудели.
— Новогодний подарочек Дяди Сэма, — сказал Сергей Владимирович. — Многострадальный Пхеньян. И без того не осталось камня на камне.
— А помнишь, как мы поднимались на Тэсон?..
Он ничего не ответил. Гул все усиливался. Там, наверху, рушились последние здания, гибли люди, не успевшие укрыться. Много лет спустя член парламента Великобритании Вильям Вильсон скажет, что «США сбросили только на Пхеньян так много бомб, что их количество превышает численность его населения». А населения в ту пору в городе было около полумиллиона человек. Мы не знали, сидя в бомбоубежище, что за каких-нибудь двадцать минут налета Б-29 от полумиллиона осталось всего пятьдесят тысяч. Мы не знали также, что это самая крупная бомбардировка Пхеньяна за время военных действий. Не знали того, что под обломками здания погибла семья Квона — Соль Хи, сын Рим, дочь Ен Э. Погиб поэт Чо Ги Чхон, погиб его друг композитор Хван. И еще много знакомых нам людей расстались с жизнью за эти двадцать минут.
Когда смрадный дым проник в бомбоубежище, мы решили выбраться на воздух. Вход был завален тяжелыми бетонными глыбами, и прошло немало времени, прежде чем удалось проделать узкое отверстие под рухнувшей стеной.
Весь город был объят пламенем. Горели постройки, деревья, горела сама земля, дымились рухнувшие под бомбовым ударом общественные здания. На улицах плескалось пламя, высокие паруса пламени. Черные хвосты дыма тянулись по всему небу.
Американские самолеты ушли, возможно, их отогнали МиГи-15.
Мы остановились в нерешительности: куда идти? Сквозь море огня трудно пробиться к штабу — ближе всего было советское посольство.
— Пойдем, — сказал Аверьянов. — Может быть, там кто уцелел… Посольство бомбить не имеют права!
Из проемов окон домов вырывались желтые языки пламени. Повсюду валялись обгорелые трупы. Странное дело: американские самолеты ушли, а бомбы продолжали взрываться. То и дело раздавался гул и в воздух взлетали каменные блоки, вырванные с корнем деревья. Мы задыхались от кислого запаха горелого металла.
— Какие отпетые мерзавцы! — возмутился Сергей Владимирович. — Понимаешь, что придумали? Разбросали повсюду бомбы замедленного действия. Чтоб помешать тушить пожары. Теперь будут рваться несколько дней подряд.
Мы продвигались к посольству, зная, что, по международным законам, американцы не имеют права бомбить его, там должны быть наши советские представители, товарищи, которых мы хорошо знали.
Корреспонденты иностранных газет почему-то увязались за нами. Возможно, вид женщины, мой вид, как-то успокаивал их.
Ничего подобного я не видела даже в Хиросиме и Нагасаки. Там был серый пепел. Страшный серый пепел — то, что осталось от сотен тысяч людей. Сотни тысяч жизней испарились, невидимая радиация обволокла каждый камень, каждую балку. Полное безмолвие.
Здесь тоже был серый пепел. Груды пепла. Колышущиеся огненные паруса вздымались до неба, грозя накрыть нас с головой. Тот, кто уцелел, полз к Тэдонгану, к воде. Лед лопнул, и образовались обширные полыньи.
Мы продвигались медленно и осторожно, сожженные напалмом камни хрустели под ногами. Все видимое пространство было завалено щебнем, кирпичом, каменными блоками и плитами.
Неожиданно замерли на месте — откуда-то доносился слабый детский плач.
— Подождите меня здесь, не двигайтесь, — отрывисто сказал полковник и заспешил на еле доносившийся звук.
…Не знаю, что было потом. Что-то громадное, ослепительно белое ударило мне в глаза, в грудь, и я потеряла сознание.
Очнулась, должно быть, от холода. Попыталась встать на ноги, но снова повалилась на землю от режущей боли в левом боку. Не сразу поняла, что уже ночь. Пхеньян все еще горел. Я лежала на краю глубокой воронки. Ни Аверьянова, ни корреспондентов иностранных газет не было. Догадалась: их больше нет… Нет Сергея Владимировича. Вообще нет его больше на Земле. Эта чудовищная мысль не укладывалась в голове. Как же так? Только что был — и вдруг нет? Я еще слышала его голос, ощущала теплоту его руки…
С трудом поднялась на руках, долго смотрела в небо, это око вечности, где сквозь языки пламени пробивались клочки черноты с крупными звездами.
В каком-то полубредовом состоянии ползла я среди дымящихся развалин и обгоревших трупов к советскому посольству, подминая под себя израненными руками теплый серый пепел. Мне казалось, что в живых осталась я одна во всем Пхеньяне.
Потом было долгое беспамятство. Когда очнулась, увидела прямо перед собой в бликах наступающего дня красный флаг посольства. Флаг легонько трепыхался над остовом крыши. Был флаг, были обломки стен и повисшие каменные лестницы, были обуглившиеся деревья и груды закопченных кирпичей.
А посольства не было…
ЛЕГЕНДА ОБ ОДНОЙ ЛЮБВИ
Памяти Екатерины Александровны Максимовой, жены военного разведчика Рихарда Зорге
Он пришел раньше условленного времени. Вместо обычного грубошерстного свитера на нем был костюм и белоснежная рубашка с галстуком. Весело поздоровался, протянул ей букетик ярких южных гвоздик.
