Николай Борисов - Укразия
— Надо его освободить, — сказал Макаров.
— Стыдно, — сказал Савелий, — у нас подготовка восстания, каждый на счету, и мы не имеем права идти на приключения.
— Но его надо освободить, — сказала Катя, устало опускаясь на стул. — Он ведь помог освободить Галайду.
Жуткое молчание. Двое рабочих отошли в сторону, посовещались и подошли к Савелию.
— Савелий, мы два — не партия, мы пойдем, попытаемся его освободить. Только двое.
— Горячие головы, — улыбнулся Савелий.
— Мы пойдем. Мы не так нужны организации. Мы можем рискнуть.
Савелий промолчал. Молча подошел и молча пожал руки. Рабочие быстро вышли из комнаты.
Катя, вынув браунинг, бросила его на стол.
— Дайте патронов.
Макаров подставил стул, достал из отдушины обоймы, зарядил браунинг и подал Кате.
Уже ночью разошлась пятерка. Железной рукой ревком диктовал действия пятеркам и строил мощную подготовку восстания. Ревком был неуловим. Ревком был ужасом контрразведки и штаба. Приказы ревкома, расклеенные на стенах города, были более обязательны, чем все приказы командующего областью.
К тюрьме торопливо, неслышным шагом шла группа рабочих, человек в шесть. У некоторых на поясах были «лимонки», а под пиджаками торчали, отдувая их, обрезы.
Остановились у ворот.
— Ну, братва, надо связаться с тюрьмой. Для сигнализации.
— Я.
— Я, — сказали одновременно отпросившиеся у Савелия рабочие.
— Хорошо. Лезьте через стенку и караульте двери. Как выведут через ворота, — бомбу во двор для отвлечения, а другую в начальство. Понятно?
— Да.
— А ты заляг здесь.
Два силуэта поползли к стене. Далеко маячил силуэт часового. Раз… Крюк зацепился за стену. И двое рабочих были на той стороне стены.
Замерли. И тихо, тихо пошли вдоль здания.
Джон спокойно спал на койке. Крепкий сон освежил его мускулы. И не верилось, что этого красивого, сильного, энергичного человека через десятъ-пятнадцать минут расстреляют.
На далекой колокольне пробило три часа. В камеру вошел солдат. Джон вскочил.
— Уже… На расстрел?
— Да. Приедут забрать «под травку».
Джон подошел к солдату, схватил его за руку, поднял его ладонь кверху и показал свою…
— Мы рабочие.
— Это правда, — согласился солдат, — но ты большевик.
— Мы все большевики, — обрадовался Джон.
Солдат вдруг тихо, тихо, еле шевеля губами, прошептал:
— Если будешь бежать, я не буду стрелять. Не буду. Джон крепко сжал руку и вышел из камеры. Грузовоз Энгера с шестью солдатами заставил задрожать дом, в котором жила Катя. Грохот разбудил Катю, и она, вскочив с постели, бросилась к часам.
Будильник в ее руках пробил три часа, и она сквозь циферблат увидела приближающееся, смотрящее на нее в упор лицо Энгера.
«Три часа… Сейчас Энгер расстреливает Джона».
Быстро торопясь, Катя стала одеваться. Не отдавая себе отчета, Катя положила браунинг за лиф. Выбежала из комнаты, накинув на голову шарф.
— Три часа…
А грузовоз мчался к тюрьме только за одним шофером, которому делал честь Энгер, принимая лично участие в расстреле.
Рабочие тихо крались вдоль стены, но все-таки один поскользнулся о камень и тем произвел шум.
Часовой остановился и, выхватив свисток, засвистал.
— Беги!
— Я останусь.
— Беги… у меня лимонки. Отвлеки от меня. Рабочий побежал.
Выстрел. Другой.
По веревке через стену… Команда выскочила из караулки. К воротам подъехал грузовоз.
Рабочий остановился, быстро-быстро вынув пачку денег, стал завертывать в них камешки и целыми горстями бросать по земле, отступая все далее и далее… Спрятался за угол.
В ворота ворвались солдаты и, увидя бегущий караул, бросились за ним.
Под ногами деньги.
— Деньги, — закричал первый солдат и бросился их поднимать.
Магическое слово сорвало и шофера с грузовоза, и привратника от ворот. Все бросились за деньгами, ловя, хватая жадно бумажки.
— Мерзавцы! Буду стрелять, — кричал Энгер. Джона конвоир вывел из тюрьмы во двор.
Одним ударом в живот Джон опрокинул часового обратно в дверь и захлопнул ее на засов.
И очутился около Энгера, стоявшего у грузовоза.
За горло… Сильные пальцы Джона сжали так, что Энгер сразу потерял сознание. Некогда душить Энгера. В автомобиль его, сам за руль, и грузовоз вылетел из ворот.
Промчался мимо засады.
— Он спасся!
— Ну и ловкач!
— Сразу видно — большевик.
И засада со спокойным сердцем отправилась обратно. Остановившийся рабочий, прижавшись к стене, пропустил мимо себя солдат, подбиравших деньги, метеором подскочил к веревке, молнией перескочил стену и только по ту сторону пришел в себя. Грузовоз мчался.
Джон забылся и мчался к окраине, к «Одесской заставе», забыв и про лежащего Энгера и про все окружающее.
От тряски ротмистр пришел в себя. Приподняв голову, вынув осторожно револьвер из кармана, Энгер подкатился к Джону.
С револьвером в руках он тронул Джона за плечо.
Перед глазами Джона мелькнуло дуло револьвера и улыбающееся лицо Энгера.
В лице не было жестокости, а только насмешка, ирония и сознание своей силы, которую нельзя побороть.
Глава XXXI
Оборот приказа
Спрятав тщательно пакет и взяв связку приказов Биллинга, где на обороте были напечатаны прокламации, Горбов с двумя товарищами в эту же ночь мчался на дрезине.
Ветер целовал эти энергичные крепкие лица и радовался их бодрости и энергии.
Дрезина мчалась по уходящим вдаль серебрящимся рельсам.
Промчались мимо полустанков, обвеянных ночной свежестью. На повороте вырос пост, последний пост, где были еще расположены белые.
— Стой! Кто идет?
Горбов, остановив дрезину, выскочил и пошел навстречу. Щелкая хлыстом по ботфортам, подошел штабс-капитан.
— Что это за сволочь?
— Везу по линии приказ о мобилизации.
— А… Гм… — штабс-капитан мельком взглянул на пачку приказов.
— Прикажете пропустить?
— Да.
И сев на дрезину, улыбаясь, Горбов сунул солдатам пачку приказов.
И снова ветер и снова рельсы, уходящие в даль.
Снова полустанок. Лес… И наконец станция, на которой полощется по ветру красный флаг. У станции застыл массивный бронепоезд «Ильич».
— Где комиссар?
Подошли двое в кожаных куртках, с открытыми биноклями на ремешках. В руках у командира карта.
— А, старые знакомые!
— Вот, из штаба…
И пакет очутился в руках комиссара. Вскрыли. Беглый просмотр.
