Владимир Рыбин - Искатель. 1987. Выпуск №1
— Слушай, а что это вы все такие одинаковые?
Лицо у Гриши стало тревожным и растерянным.
— Странно… — сказал он. — В самом деле одинаковые… Раньше мне так не казалось… Хотя, с другой стороны, в общем-то все логично: идеальное общество требует идеального людского материала.
— Чего-чего?
— Я объясню, — сказал он. — Допустим, так: дом по-настоящему прочен лишь в том случае, когда он построен из одинаковых камней. Если какой-нибудь камень сильно отличается от остальных, стена может рухнуть…
Несколько секунд я соображал.
— Ага… — проговорил я наконец. — А идеальное общество, значит, из одинаковых рыл… Весело. Ну а как же так получилось, что вы все одинаковые?
— Не знаю, Минька, — сказал он.
Я пощупал виски. Разговор еще только начинался, а мозги у меня уже тихонько гудели от перегрева.
— Так… — пробормотал я. — Понятно… Значит, общество — ангельское, а ты… Вроде того камня, да? И закон этот ваш, насчет личности… Слушай, а как ты его нарушал?
— Нарушал… — безразлично отозвался он.
— Ну а что ты делал-то? По газонам ходил? Вел себя не так?
— Просто вел себя…
Я шумно выдохнул сквозь зубы.
— С тобой свихнешься… Как это — вел себя? Все себя ведут!
— Не все… — тихонько поправил он, и словно знобящий сквознячок прошел по кухне после этих его слов. Я снова сидел, укрываясь за жидким кустиком, а из черных провалов ночного сквера на меня наползала оглушительная смертельная тишина… — И они из-за этого достают человека на другой планете? Вел себя… Интересное дело — вел себя…
— Бесполезно, Минька! — с отчаянием проговорил Гриша. Ты пытаешься вогнать то, что произошло, в привычные рамки — бесполезно! Пойми: это отстоявшееся до предельной ясности общество. Там считаются преступлением такие мелочи, на которые здесь никто не обращает внимания. Потому что более серьезных преступлений там нет…
Говорил он искренне, с чувством, и выходило очень даже складно. И все же что-то пугало меня в том, как легко он нижет слова, и…
— Гриша! — отшатнувшись, выговорил я. — А откуда ты так хорошо знаешь наш язык?.. И этот твой ангел с битой мордой… Он же мне вчера по-русски ответил!.. А документы! Где ты взял паспорт? Как ты сюда попал вообще? Кораблем?
— Что ты! — сказал он. — Я бежал через… — Он запнулся, ища слово, — ну, скажем, через «приемник»…
Меня аж подбросило, когда он объяснил, что это такое.
— Так какого же черта ты раньше молчал! Где он, этот твой «приемник»?
— Уничтожен. Полгода назад.
— Интересно… И кто ж это его уничтожил?
— Я. — сказал Гриша и умолк, как бы сам удивляясь своему ответу. Я тоже молчал. Ошарашил он меня, по правде говоря.
— Знаешь, Минька, — вздохнул он, — давай-ка я лучше по порядку…
…Мало я что из его истории понял. Грише то и дело не хватало наших слов, и он вставлял свои либо переводил их так, что запутывал все окончательно. Голова у меня гудела и шла кругом. То мне вдруг мерещились какие-то запаянные ампулы со скрюченными младенцами внутри, то вдруг огромные соты типа осиных — и в каждой по Грише Прахову, потом вдруг в эти соты ни с того ни с сего вдвинулся обыкновенный коридор, в котором Гриша встречался с каким-то человеком и почему-то тайно. Она… Тут я с разбегу остановился.
— Стоп! Кто «она»?
— Человек…
— О ч-черт!.. — только и смог выговорить я. — Так это, значит, она, а не он?
Она. Причем из этих… Из отбракованных. У Гриши, — у того хотя бы внешне с породой все было в порядке, а ее еще и масть подвела. Ангелок с изъяном — все черные, а она рыжая… Рыжая?
— Гриша, — позвал я. — А что, Люська сильно на нее похожа?
— Нет, — помолчав, отозвался он. — Но сначала показалось, что очень…
О знакомстве этом Гриша рассказывал особо путано. Я, например, понял так, что влюбились они друг в друга. А как тут еще можно понять?.. А вот то, что Рыжая его была преступницей, Гриша узнал лишь перед самым своим побегом… Я смотрю, веселое житье у этих ангелов: куда ни плюнь — преступник.
— Тоже вроде тебя?
— Нет, — сказал он. — Не вроде меня. Хуже. Она совершила что-то действительно очень страшное.
— Вокзал, что ли, взорвала?
— Не знаю, Минька, — сказал он. — До сих пор не знаю… Просто однажды она исчезла на несколько дней, а когда появилась снова… то это уже была не она.
— Как?!
— Высшая мера, Минька. К ней применили высшую меру. Теперь она не смогла бы уже совершить никакого преступления, но при этом… Понимаешь, она стала… Да просто не стало ее!
Я торопливо достал и запалил еще одну сигарету. Вот так ангелы…
— И ты решил бежать?
Гриша очнулся и поглядел на меня изумленно.
— Ты слишком хорошо обо мне думаешь, — сказал он. — Не бежать, Минька, нет… Я решил пойти в Дом Стражи и заявить сам на себя. Может быть, даже наговорить на себя… Наговорить — до высшей меры…
…Он идет по длинным пустым коридорам. Голые стены и потолок излучают ровный, не дающий тени свет.
Он давно уже чувствует, как какая-то сила сначала легонько, а потом все сильней и сильней нажимает на виски, стесняет дыхание… Это давит на него всей своей огромной тяжестью Дом Стражи.
Давление растет с каждым шагом. Сейчас он не выдержит, повернется и побежит к выходу… Однако он не делает этого и продолжает углубляться в пустой лабиринт коридоров.
Вскоре он теряет чувство времени. Туннели неотличимы друг от друга. Но вот коридор обрывается тупиком, и он останавливается в растерянности.
Поколебавшись, делает еще один шаг, и стена бесшумно откатывается в сторону.
Входить не положено, и все же он входит и посреди пустого зала видит предмет, напоминающий кресло.
Он садится в это кресло и ждет чего-то. Внезапно со всех сторон к нему протягиваются блестящие суставчатые манипуляторы и смыкаются вокруг головы, образуя нечто вроде тесного шлема…
…Он приходит в себя, и воспоминания обжигают его сильнее прежнего. В смятении перебирает он события последнего времени и вдруг понимает, что дело не в самих событиях, а в том, что он думает о них на чужом языке Устройство ничего не изъяло из его памяти, наоборот — в него ввели информацию, предназначавшуюся кому-то другому.
Он выбирается из кресла и подходит к стене. В полном сознании, отдавая отчет в своих действиях, он поднимает с пола оставленный неизвестно кем остроконечный брусок металла и взламывает шторку ниши, на которую раньше не решился бы и взглянуть
Из ниши он извлекает четыре странных предмета — четыре набора тонких прямоугольных пластин — и некоторое время изучает их, разбирая чужие условные знаки. «Прахов Григорий…» На той планете (он уже знает о ее существовании!) это называется именем. Даже если человек сменит работу или станет калекой, его все равно будут называть Прахов Григорий…
