Юрий Вознюк - Таежная одиссея.
Поутру, наскоро позавтракав, мы начали было собираться, как вдруг собаки подхватили невесть откуда взявшегося колонка. По размерам колонок был с домашнюю кошку, и мы решили сохранить такой выдающийся экземпляр на чучело.
— Эх, вот бы за кем погоняться! — с тайной завистью сказал Сузев, когда мы возвращались на покинутую стоянку. Он остановился и показал на строчку следов на снегу вдоль берега ручья. Вчера здесь пробежал соболь.
Еще по первому снегу и Димка, и я заметили, что не так уж и мало в тайге следов этого дорогого, все еще запретного для охоты зверька.
— Ничего, парни, еще пяток лет — и тогда поохотничаем! — сказал Сузев. — Будет соболей не меньше, чем в старину. Все бы нам так беречь!
И снова потянулась под ногами замерзшая река, все выше и выше поднимались мы к верховьям Б. Уссурки. Много времени терялось на переход торосов. Выбрать дорогу среди хаотического нагромождения льдин не было никакой возможности, и мы барахтались в них, выбиваясь из сил, перетаскивая нарты на руках. Вдобавок к этим мытарствам Димка провалился под лед. Мы уже выбрались из торосов и шли по чистому месту, как вдруг шедший впереди Моргунов мгновенно исчез с глаз. Надо льдом осталась только его голова. Хорошо, что место оказалось неглубоким да и сам он был в лямке от нарт. Мы выдернули его из воды и пока разводили костер, он успел превратиться в звенящую сосульку. Часа два он обсыхал, и за день нам удалось пройти не больше двадцати километров.
Вторую ночь нам пришлось провести в домике геологоразведочной партии в устье притока Каула. Там мы совершенно неожиданно попали в женское общество. В домике партии кроме сторожа жили две девушки примерно наших с Димкой лет. Не помню, чем они там занимались зимой, только нашему приходу очень обрадовались и даже сменили лыжные костюмы на платья. Узнав, что гости — звероловы, подруги удивленно смотрели на нас, не зная, верить или нет. Как бы там ни было, но мы, очевидно, сошли за приятных гостей, и они принялись нас угощать. За столом Сузев жеманничал: откусывал хлеб маленькими кусочками. Зато Димка орудовал ложкой так, что трещали челюсти, причем делал это не молча, а не прерывая разговора.
Хозяйки поначалу слушали его недоверчиво, но Димкин бас рокотал так искренне, что, слушая, как он оставил на сучках свои штаны, убегая от медведя, они смеялись, восхищаясь мужеством гостя. Действительную историю они приняли за вымысел. После ужина дамы устроили танцы. Под разбитый патефон отплясывал Моргунов в своих огромных, раздутых от воды улах, как будто и не трещал под ним лед Б. Уссурки всего лишь в пяти километрах отсюда.
С мутным от мороза рассветом впрягли мы в нарты собак и опустили на шапках наушники. Со скрипом выкатились нарты на лед Б. Уссурки. Мы оглянулись. Девушки стояли на крыльце дома в своих коротких черных полушубках и махали нам вслед.
Километров через десять Димка снова ушел под лед. Как мы ни остерегались, но промоины обойти не смогли. Полынья оказалась там, где ее не должно быть. В десяти метрах от берега, затянутая тонким ледком и припорошенная снегом, она ожидала свою жертву. Наш походный хронометр показывал минус тридцать. Как на зло, на берегу поблизости не оказалось ни одного сухого дерева, и мы с Сузевым, быстро натянув палатку, ра-зожгли печку. За это время Димка замерз так, что не мог говорить. Опасаясь, как бы он не заболел, мы дали ему спирта и растерли снегом.
К вечеру ртутный столбик упал еще на десять делений. Иней от дыхания превратил нас в диковинных призраков и, греясь у печки, мы отдирали от бровей и ресниц кусочки льда. Как ни старались утеплить палатку — все же спать пришлось вполглаза. Ночью мы по очереди поддерживали огонь, Самым неприятным было вылезать из палатки за дровами.
Утром собаки поднялись неохотно. Укрыв носы хвостами, они лежали на снегу и были похожи на больших ежей, покрытых игольчатой изморозью. В лесу стояла тишина. Казалось, звенит сам воздух. Здесь, на Б. Уссурке, снегу лежало больше и собакам стало не под силу тащить нарты. Мы по очереди помогали им и молча продолжали свой путь. Воздух от мороза стал белесым, размывая своим цветом очертания далеких предметов, обжигая холодом легкие.
Все живое, казалось, вымерло. Скованные морозом, мертвенно — неподвижно громоздились сопки с оцепеневшей тайгой. Не видно ни одного следа, и только белая лента реки бесконечно ложится под ноги. В этом промерзшем краю мы были единственными живыми существами, медленно двигавшимися в белом безмолвном пространстве.
К вечеру нам встретились следы человека — тропа, проложенная через реку. На левом берегу вился дымок, и мы свернули к нему. На шум из дверей наполовину врытого в землю жилья вышел старик с жесткой Щетиной седых усов. Мы поздоровались, и он пригласил нас зайти в землянку. Жилье оказалось охотничьим зимовьем, хозяин — охотником, промышлявшим белку и колонка. Годы унесли силы Лепехина — так звали хозяина, — он не мог уже больше ходить за крупным зверем и перешел на капканный промысел. Жил он в своей землянке с самой осени, и мы были первыми людьми, которых он увидел с той поры. Просторное и чистое зимовье пахло хвоей, на стенах висели шкурки белок и колонков.
Мы спросили Лепехина, далеко ли до Мельничного. Он ответил, что километров двадцать пять, что рыси там действительно водятся и что нам лучше всего остановиться километров через десять, в пустующем зимовье, хозяина которого недавно задрал медведь. Поразмыслив, мы согласились с Лепехиным. В самом деле, от зимовья до Мельничного оставалось бы пятнадцать километров, и хотя, по словам хозяина, в деревушке осталось всего несколько жилых домов, но работала посадочная площадка, имелся телефон и можно было достать продукты. Расспросив хозяина о местонахождении зимовья, мы начали прощаться. Увидев, что его гости собираются уходить, Лепехин удивился.
— Да вы что, ребята? Ночь ведь на дворе… Оставайтесь — места всем хватит, а по свету и тронетесь. И мне, старику, все ж веселей будет — уважьте старого, а то ведь и поговорить не с кем.
Как ни приятно было сидеть в тепле и как ни хотелось нам уважить радушного хозяина, но ночевка у него означала бы потерять целый день. а мы и так слишком медленно добирались до цели.
— Будем заходить в гости, старик, а "Сейчас некогда, — сказал ему па прощанье Димка.
Над Б. Уссуркой и тайгой светила луна, отодвигая вдаль мрак ночи. Мы сдвинули примерзшие к снегу нарты и снова зашагали по реке. Километра через полтора встретился совсем свежий след медведя. Он четко отпечатался на снегу и при свете луны просматривался почти до другого берега. Встреча в такие морозы с медведем означает, что он шатун, а потому голодный и дерзкий.
