Uncharted: Четвёртый лабиринт (ЛП) - Голден Кристофер
Уэлч улыбнулся, зачерпывая кусочком питы немного тахини.
— Поразительно, не так ли? Все это — легенды, но в общественном сознании они перемешиваются. Люди не знают, что реально, а что нет. Так вот, вот что реально…
Он откусил, несколько раз прожевал и проглотил кусок, едва осознавая совершаемое действие.
— Дворец в Кноссе существует. Английский джентльмен, сэр Артур Эванс — любитель, потому что в те дни профессионалов было немного, — руководил раскопками дворца. В процессе он нанял людей для «реставрации» этого места. — Уэлч показал пальцами кавычки в воздухе. — Часть этой реставрации включала в себя то, что они брали целые комнаты и нанимали художников, чтобы те расписали стены фресками в, как он утверждал, стиле минойской цивилизации — минойской от царя Миноса, понимаете? — только все это было полной чушью. Вместо того чтобы восстанавливать то, что там было, реставрационная команда Эванса все это закрасила, упустив огромную возможность. Многое из того, что можно было бы узнать, было утеряно, и это одна из причин, почему так и не удалось прийти к единому мнению о том, являются ли дворец в Кноссе и лабиринт царя Миноса одним и тем же.
Но наши раскопки… что ж, они приводят довольно убедительный аргумент в пользу того, что где-то в Кноссе есть отдельное здание. Мало того, с каждым днем мы находим все больше и больше доказательств, связывающих лабиринт Себека с лабиринтом в Кноссе и с третьим, пока не обнаруженным лабиринтом. Мы нашли таблички с письменами и знаками в священных камерах, большинство из них написаны Линейным письмом Б, которые довольно твердо устанавливают, что Дедал спроектировал три лабиринта, а Кносс и Крокодилополь были двумя из трех.
— Не четыре? — внезапно спросил Салли, удивив всех своим вступлением в разговор.
Уэлч нахмурился, поворачиваясь к нему.
— Простите?
— Мой отец оставил несколько заметок, — сказала Джада. — У нас сложилось впечатление, что он думал, что существует четвертый лабиринт.
— Впервые об этом слышу, — ответил Уэлч. — Нет, во всех письменах, которые мы нашли, говорится о «Трех Лабиринтах Мастера-Строителя». Другие записи довольно ясно дают понять, что Дедал и есть Мастер-Строитель, и мы исходили из этой теории.
Движение краем глаза привлекло внимание Дрейка, но это был всего лишь официант, принесший тарелку запечённого сыра, который заказал Салли, и стакан колы для Джады.
— В записках Луки говорилось о «мёде», — произнёс Дрейк, когда официант ушел. — Что-то о том, что «Владычица Лабиринта» получает больше всех.
Впервые за весь разговор лицо Уэлча озарилось настоящим волнением. Вся его скорбь по поводу убийства Луки и его беспокойство были оттеснены энтузиазмом.
— Это одновременно и одна из величайших находок наших раскопок, и одна из самых больших загадок, — сказал Уэлч, и его глаза ярко блеснули за очками. В этот момент он был похож на маленького мальчика с блаженной улыбкой на лице. — Табличка, найденная во время первоначальных раскопок в Кноссе, упоминала Владычицу Лабиринта. Да, есть легенда о Минотавре, но отложим ее на секунду в сторону. Табличка рассказывала о мёде, который приносили в дар богам в храме в Кноссе, но в ней также говорилось, что верующие приносили часть мёда в лабиринт в качестве подношения его Владычице. Она получала столько, сколько все остальные боги вместе взятые.
То же самое мы обнаружили и здесь, в лабиринте Себека. Люди боялись крокодилов, а Себек был богом-крокодилом, поэтому подношения ему были обильными. Но правило о мёде и Владычице Лабиринта существовало и здесь, и в третьем лабиринте, где бы он ни находился. У каждого лабиринта была Владычица, которую нужно было умилостивить.
Дрейк украдкой стащил у Салли кусок жареного сыра. С наступлением вечера свет в ресторане стал чуть приглушеннее, а напевная музыка — громче.
— Но мы ведь говорим не об обычном мёде, — сказал Дрейк.
— Согласен, — ответил Уэлч. — Хотя вся моя команда уже несколько недель спорит о том, чем он мог быть. Конечно, это мог быть мёд, но это также могла быть какая-то смесь, даже питьевой опиат или подобный наркотик. С другой стороны, я склоняюсь к иной крайности: думаю, это было нечто гораздо более материальное.
В словах археолога чувствовалась странная весомость, как будто он только что подошел к тому моменту в истории, к которому вёл все это время, к какому-то поворотному пункту, который он представил в виде загадки, словно ожидая, что они сами смогут догадаться об остальном. Но Дрейк слишком устал для загадок, и он знал, что его спутники тоже.
— Например? — спросил он напрямую.
Уэлч помешал лед в своем стакане с водой, огляделся, чтобы убедиться, что никто не слушает, и наклонился над столом, привнося в разговор новую, доверительную ноту. Даже Салли пододвинулся ближе.
— Золото, — прошептал Уэлч. Его глаза все еще ярко блестели, но он больше не улыбался. В его искренности не было никаких сомнений.
Джада напряглась, взглянув на Салли, а затем на Дрейка. Она ничего не сказала, но в этом и не было нужды. Лука Хзуяк писал, что Хенриксен охотится за сокровищем Четвёртого лабиринта. Уэлч, может, и не знал ничего о нём, но теперь вот, по крайней мере, появилась теория о сокровище.
— Вы находили золото на раскопках? — тихо спросил Салли.
— Не так много, как я ожидал, — заметил Уэлч. — Культ Себека использовал его в своих ритуалах, даже в украшении священных камер и крокодилов. Но в самом лабиринте его мало.
— Так в чём же тогда связь? — спросила Джада.
Уэлч снова отпил воды.
— Вернемся на секунду назад. Вы должны понять, что многие ученые считают, что Минос могло быть не именем царя, а титулом, подобно тому, как Цезарь стало титулом для императоров Рима. Так что царь, для которого Дедал построил лабиринт в Кноссе, царь, который был отцом Ариадны, которую любил Дедал, мог вовсе и не носить имя Минос.
Дрейк пожал плечами.
— Ладно. И что?
— Мы нашли доказательства того, что у него было другое, более знакомое вам имя. Доказательства, что его сыновья и внуки рассеялись по Анатолии, Фригии, Фракии и Македонии, и все они носили его имя, что вызвало у историков огромную путаницу. Но в кабинете моего начальника на месте раскопок есть табличка, которая рассказывает знакомую историю в другом контексте и называет имя царя Крита, основателя минойской цивилизации.
Салли не выдержал.
— Ради бога, мужик, да выкладывай уже!
Звякнули стаканы. Разговоры прекратились. Люди прервали свой ужин и уставились на грубых американцев. Дрейк неловко улыбнулся и дружелюбно помахал гостям за ближайшим занятым столиком — паре седовласых арабских бизнесменов, возможно, из Саудовской Аравии или Бахрейна.
Уэлч выглядел обиженным.
Джада протянула руку через стол и накрыла его ладонь своей.
— Мистер Уэлч, я понимаю ваше волнение. Мой отец, без сомнения, разделял его…
— Он разделял, — кивнул учёный.
— …но мы пытаемся выяснить, кто убил его, а также бойфренда вашей сестры, доктора Чейни. Перед тем как мы покинули Нью-Йорк, нас тоже пытались убить. Так что, надеюсь, вы простите нас, если мы не в настроении для дополнительной интриги.
Дрейк уставился на неё, гадая, обладал ли он хотя бы половиной такого самообладания в двадцать четыре года. Он серьезно в этом сомневался.
— Конечно, — сказал Уэлч. — Простите. Я просто пытался подготовить почву для того, что на первый взгляд может показаться вам немного поразительным.
Дрейк наклонился и понизил голос, точно, как до этого сделал Уэлч.
— Поразите нас.
Уэлч улыбнулся, и они вчетвером снова стали заговорщиками.
— У нас есть доказательства, позволяющие предположить, что царь Минос Критский и царь Мидас были одним и тем же человеком.
Дрейк уставился на него. Музыка, казалось, стала громче, а шепот разговоров в ресторане то нарастал, то стихал. Он оторвал взгляд от лица Уэлча лишь для того, чтобы взглянуть на Салли и Джаду, и увидел на их лицах удивление и недоверие, отражавшие его собственные чувства.
