Джон Ле Карре - Команда Смайли
Пройдя по дорожке, Смайли вышел к кладбищу, где не было могил. По периметру стояли, вытянувшись в линию, надгробия, а в центре – изгородь, увитая плющом, и три новых стандартных домика. На первом домике значилось «Сион», второй оказался без названия, а на третьем висела табличка «Номер три». У каждого были большие окна, а в окнах «Номера три» висели тюлевые занавески, и когда Смайли открыл калитку, то увидел в верхнем окне мелькнувшую тень. Сначала она застыла, потом опустилась вниз и исчезла, словно всосанная полом, и на секунду ему пришла в голову жуткая мысль, не стал ли он свидетелем еще одного убийства. Он нажал на звонок, и в доме зазвенели ангельские колокольчики. Прижавшись к рифленому стеклу двери, Смайли различил коричневый ковер на лестнице и что-то похожее на детскую коляску. Он снова позвонил и услышал визг. Он звучал все громче, и сначала ему подумалось, что это визжит ребенок, потом – кошка, потом – будто свистит чайник. Визг достиг апогея, подержался на высокой ноте и внезапно прекратился – либо кто-то снял чайник с огня, либо с него свалилась крышка. Смайли обошел вокруг дома. Сзади домик был такой же, как и спереди, если не считать водостока, огородика и крошечного прудика для золотых рыбок, сооруженного из формы для отливки. В прудике не было воды и, следовательно, золотых рыбок, но в цементной чаше лежала на боку желтая деревянная утка. Клюв у нее был раскрыт и один глаз смотрел в небо, а два колесика все еще вертелись.
«Пассажир купил деревянную утку на колесиках, – сказал шофер мини-такси, поворачиваясь и показывая своими белыми руками размеры утки. – Желтую».
На двери черного хода висел молоточек. Смайли легонько стукнул им и подергал за дверную ручку – она повернулась. Он вошел и тщательно прикрыл за собой дверь. Он оказался в кладовке, откуда вел вход на кухню, а на кухне он прежде всего увидел снятый с газа чайник, из носика которого еще тянулась тоненькая струйка пара. А также две чашки, молочник и чайник для заварки на подносе.
– Миссис Крэйвен? – тихо позвал он. – Стелла?
Он пересек столовую и остановился в передней, на коричневом ковре, рядом с детской коляской, и мысленно заключил договор с Богом: «Пусть больше не будет смертей, не будет больше Владимиров, и я буду молиться Тебе до конца нашего существования».
– Стелла? Это я – Макс, – сказал он.
* * *Он распахнул дверь в гостиную – она сидела в углу в кресле, между роялем и окном, и с холодной решимостью смотрела на него. Она не выглядела напуганной, но, похоже, была исполнена ненависти к нему. В длинном восточном платье без всякого грима она держала на руках ребенка – девочку или мальчика, Смайли не мог сказать и не мог припомнить. Прижав головенку со спутанными волосами к плечу и зажав ребенку рот ладонью, чтобы предотвратить какие-либо звуки, она дерзко и вызывающе смотрела на Смайли.
– Где Виллем? – спросил он.
Она медленно отняла ладонь с ротика ребенка – Смайли ожидал услышать пронзительный крик, но вместо этого ребенок приветливо уставился на него.
– Его зовут Уильям, – спокойно произнесла она. – Запомните, Макс. Так он решил: Уильям Крэйвен. Британец до кончика ногтей. Не эстонец, не русский. Британец. – Красивая женщина, черноволосая и спокойная, сидя в углу с ребенком на руках, казалась портретом, написанным на темном фоне.
– Я хочу поговорить с ним, Стелла. Я не собираюсь просить его ни о чем. Возможно, я даже в состоянии буду ему помочь.
– Я уже это слышала, не так ли? Его нет дома. Уехал по своей работе.
Смайли осмыслил сказанное.
– А что же в таком случае делает тут его грузовик? – мягко спросил он.
– Он поехал на склад. За ним прислали машину.
Смайли осмыслил и это.
– Тогда для кого же вторая чашка на кухне?
– Он уехал на склад. За ним прислали машину.
Смайли отправился наверх – она его не остановила. Прямо перед ним была дверь, а кроме того, двери справа и слева, обе открытые, одна – в детскую, другая – в супружескую спальню. Он постучал в дверь перед собой, никто не откликнулся.
– Виллем, это Макс, – назвался он. – Мне надо поговорить с вами. А потом я уйду и оставлю вас в покое, обещаю.
Он еще раз повторил все слово в слово, затем спустился по крутой лесенке в гостиную. Малыш громко заплакал.
– Раз уж вы приготовили чай... – намекнул он между двумя всхлипами малыша.
– Вдвоем с ним вы, Макс, разговаривать не будете. Я не дам вам снова околдовать его и заставить слезть с дерева.
– Я этого никогда не делал. Я этим не занимался.
– Он по-прежнему без ума от вас. Так что с меня этого хватит.
– Речь идет о Владимире, – оправдывался Смайли.
– Я знаю, о чем пойдет речь. Они трезвонили полночи, верно?
– Кто – они?
– «Где Владимир? Где Влади?» Да кто, по их мнению, Уильям? Джек Потрошитель? Он уже Бог знает сколько времени не слышал и не видел Влади. Ох, Бекки, милочка, успокойся! – Она пересекла комнату, извлекла из-под груды чистого белья банку с бисквитами и сунула один ребенку в рот. – Обычно я не такая, – пояснила она.
– Кто спрашивал про него? – мягко, но с упором произнес Смайли.
– Михель, кто же еще? Помните Михеля, нашего аса на «Радио Свобода», самозваного премьер-министра Эстонии, «жучка» на скачках? В три часа утра, когда у Бекки как раз резался зуб, зазвонил этот чертов телефон. Слышу, это Михель тяжело дышит. «Где Влади, Стелла? Где наш лидер?» Я ему говорю: «Вы что, рехнулись? Думаете, шепот труднее подслушивать? Что вы рявкаете точно сумасшедший, – ответила я ему. – Занимайтесь своими лошадьми и не лезьте в политику», – отрезала я.
– Почему он так волновался? – не отступался Смайли.
– Влади должен ему, вот почему. Пятьдесят монет. Скорей всего, поставили вместе на лошадь и проиграли. Он обещал занести их Михелю домой и поиграть с ним в шахматы. Среди ночи, заметьте. Они, видно, не только патриоты, но еще и мучаются бессонницей. Наш лидер не объявился. Драма. «Какого черта, почему Уильям должен знать, где он? – рассердилась я. – Ложитесь спать». Через час кто снова на линии? И так тяжело дышит? Наш майор Михель, герой эстонской королевской кавалерии, который щелкает каблуками и извиняется. Он был у Владиной норы, стучал, звонил. Никого. «Послушайте, Михель, – вежливо начала я снова, – его тут нет, мы не прячем его на чердаке, мы не видели его с крестин Бекки, мы ничего о нем не слышали. Так? Уильям только что вернулся из Гамбурга, ему нужно отоспаться, и я не собираюсь его будить».
– И он снова повесил трубку, – подсказал Смайли.
– Черта с два! Он как пиявка. «Влади любит Виллема», – говорит он. «За что это? – спрашиваю я. – За то, что они в полчетвертого встречаются в Аскоте? Слушайте, идите спать!» – «Владимир всегда наказывал мне: если что не так, чтобы я шел к Виллему», – пояснил он. «Чего же вы от него хотите? – удивилась я. – Чтобы он поехал на своем трейлере в город и тоже стал барабанить Влади в дверь?» О Господи!
Она посадила девочку на стул. Та с довольным видом принялась за бисквит.
Резко хлопнула дверь, и на лестнице послышались быстрые шаги.
– Уильям отошел от всего этого, Макс, – предупредила Стелла, глядя в упор на Смайли. – Он не занимается политикой и всякой грязью, и он больше не одержим мыслью, что его отец – мученик. Он теперь человек взрослый и намерен жить своим умом. Так? Я сказала: «Так?»
Смайли отошел в дальний угол, чтобы не броситься парню в глаза. Виллем вошел с решительным видом, в спортивном костюме и туфлях для бега; он был лет на десять младше Стеллы, слишком тощий и маленький, чтобы постоять за себя. Он присел на диван, на самый краешек, переводя напряженный взгляд с жены на Смайли, словно решая, кто из них кинется на него первым. Лоб его под темными, зачесанными назад волосами казался удивительно белым. Он побрился, отчего лицо его округлилось, так что он выглядел моложе своих лет. Карие глаза с покрасневшими от долгой езды веками горели.
– Привет, Виллем, – поздоровался Смайли.
– Уильям, – поправила Стелла.
Виллем покорно кивнул, подтверждая, что его можно звать и так и этак.
– Привет, Макс, – произнес он. Руки его, лежавшие на коленях, нашли друг друга и сцепились. – Как поживаете, Макс? Так ведь принято, да?
– Как я понимаю, вы уже слышали про Владимира, – начал Смайли.
– Слышал? Что слышал, скажите, пожалуйста!
Смайли не спешил. Наблюдал за Виллемом, чувствуя, как он напряжен.
– Что он исчез, – небрежным тоном наконец ответил Смайли. – Как я понимаю, его друзья звонили вам в самые неподходящие часы.
– Друзья? – Виллем обратился за поддержкой к Стелле. – Старики эмигранты, которые пьют чаи, целые дни играют в шахматы да болтают о политике? Строят сумасшедшие планы? Михель мне не друг, Макс.
Он выплевывал слова быстро, отрывисто, не в состоянии выразить мысли как надо на этом иностранном языке. А Смайли говорил так, точно в его распоряжении был весь день.
