Алистер Маклин - Там, где парят орлы. Последняя граница
Рейнольдс кивнул.
– Кроме того, попытаюсь узнать номер комнаты, в, которой поселился Дженнингс. Это, конечно, труднее. Я произнесу номер наоборот, в виде какого–нибудь разговора на финансовую тему относительно вашего экспортного бизнеса. – Граф убрал фляжку с бренди и встал. – Это практически все, что я могу сделать для вас, мистер Рейнольдс. Остальное – ваша забота. Я не смогу и близко подойти к отелю, где остановился Дженнингс, потому что там мои собственные люди будут наблюдать за ним. Кроме того, в первой половине наступающего дня я буду находиться на дежурстве, а оно продлится до десяти часов вечера. Впрочем, если бы я даже и смог подойти к профессору, то он сразу сообразил бы, что я иностранец. Это будет бесполезно, ибо его сразу насторожит. Кроме того, вы единственный, кто видел его жену и кто может привести все необходимые факты, выдвинуть все нужные аргументы.
– Вы уже сделали более чем достаточно, – заверил его Рейнольдс. – Я жив, не так ли? Таким образом, мне не следует оставлять этот номер, пока я не получу от вас известий?
– Ни на шаг отсюда. Ну а я немного посплю, переоденусь в военную форму и начну свои ежедневные упражнения в терроризировании подчиненных. – Граф криво улыбнулся. – Вы не можете себе представить, мистер Рейнольдс, как себя ощущаешь, когда тебя так безумно любят. До свидания.
Рейнольдс не тратил времени напрасно, когда ушел Граф. Чувствуя себя отчаянно уставшим, он запер дверь в номер, закрепил ключ так, чтобы его невозможно было вытолкнуть снаружи из замочной скважины, поставил стул спинкой, подперев им ручку двери в качестве дополнительной предосторожности, запер окна в комнате и ванной, расставил на подоконниках стаканы и другие бьющиеся предметы, что является, как известно, лучшим способом предупреждения о вторжении грабителей, о чем он знал по прошлому опыту. Он сунул под подушку автоматический пистолет, разделся и с чувством блаженства забрался в постель.
Несколько мгновений он перебирал события последних нескольких часов: вспомнил о терпеливом и добром Янчи, внешность и философия которого находились в таком невероятном противоречии с пережитым жестоким прошлым; подумал о в такой же степени загадочном Графе; вспомнил и о дочери Янчи, которая до сего времени оставалась для него просто парой голубых глаз и золотистых волос, за которыми он пока не мог разглядеть личности; подумал о Шандоре, тоже добром в своем роде, как и его шеф; и об Имре, о его нервных бегающих глазах…
Он попытался также представить себе завтрашний, точнее, уже сегодняшний день. Прикинуть свои возможности встретиться со старым профессором, выработать оптимальный вариант разговора с ним, но он слишком устал, мысли скакали беспорядочно, калейдоскопично. Вот и эти калейдоскопические мысли потускнели, превращаясь в ничто. Рейнольдс погрузился в глубокий сон.
* * *
Резкое дребезжание будильника разбудило его через четыре часа. Он проснулся с ощущением сухости во рту и напряженности выспавшегося только наполовину человека. Моментально нажал кнопку будильника, позвонил вниз, заказал кофе, надел халат, закурил сигарету, забрал прямо у порога кофейник, замкнул дверь снова, надел наушники.
Кодовое слово, каким будет объявлено о безопасном прибытии Брайана в Швецию, несло в себе преднамеренную ошибку диктора. Договорились, что диктор скажет: «сегодня вечером», «прошу прощения, следует читать «завтра вечером». Но этим утром передачи Би–би–си на коротких волнах не имели в своем тексте такой преднамеренной оговорки. Рейнольдс снял наушники без всякого разочарования. Он и не ожидал, что это произойдет так скоро. Но и такой отдаленной возможностью не следовало пренебрегать. Выпив кофе, опять лег спать. Ощущая себя отдохнувшим и посвежевшим, проснулся несколько позже часа дня. Умылся, побрился, позвонил и потребовал завтрак, оделся и раздвинул занавески на окнах. Было так холодно, что окна покрыли морозные узоры. Ему пришлось распахнуть окно, чтобы увидеть, что делается на улице. Ветер был слабый, хотя тотчас пронзил его холодом сквозь рубаху, как ножом. Такая погода, мрачно подумал он, хороша для ночи, когда по городу разгуливает секретный агент. При условии, конечно, что секретный агент не замерзнет насмерть. Ленивые и большие снежинки мягко кружились, опускаясь с темного неба. Рейнольдс поежился и торопливо закрыл окно. Именно в этот момент раздался стук в дверь.
Он открыл дверь, и управляющий внес поднос с закрытым салфеткой завтраком Рейнольдса. Если ему и не нравилось выполнять работу своих подчиненных, то он не выразил это ни единым жестом. Напротив, был сама любезность, а присутствие на подносе бутылки имперского «Азцу» – золотистого токая – было достаточно убедительным доказательством почти фанатического стремления ублажить АВО любым способом, который можно только себе представить. Рейнольдс не стал благодарить его, посчитав, что АВО не привыкла рассыпаться в любезностях. Он махнул рукой, отпуская управляющего, но тот сунул руку в карман и достал конверт черного цвета.
– Мне было приказано доставить это вам, господин Ракоши.
– Мне? – резко, но без волнения спросил Рейнольдс. Только Граф и его друзья знали его новое имя. – Когда его доставили?..
– Пять минут назад.
– Пять минут назад… – Рейнольдс холодно уставился на управляющего, театрально понизив голос на целую октаву. Мелодраматические нотки и жесты, которые могли бы вызвать смех у него дома, здесь, в этой запуганной стране, начинал понимать он, с готовностью, принимались как настоящие. – Тогда почему оно мне не было доставлено пять минут назад?
– Прошу прощения, товарищ, – голос вновь задрожал. – Ваш… ваш завтрак был почти готов, и я подумал…
– Вам не требуется думать. В следующий раз, когда для меня принесут послание, доставлять его немедленно. Кто принес?
– Девушка. Молодая женщина.
– Опишите ее.
– Это трудно. У меня это плохо получается. – Он заколебался. – Видите ли, на ней было пальто с поясом и большой капюшон. Она невысокая, можно сказать, невысокого роста, но хорошо сложена. Ее ботинки…
– Ее лицо, идиот! Её волосы!
– Волосы закрывал капюшон. Глаза голубые. Очень голубые глаза… – Управляющий ухватился за эту деталь, но потом заколебался и умолк. – Я боюсь, товарищ…
Рейнольдс оборвал его на полуслове и отпустил. Он достаточно узнал. Описание совпадало в какой–то мере с обликом дочери Янчи. Сначала он слегка разозлился – что удивило его самого, – зачем ей было рисковать. Но, поразмыслив, понял, что злится напрасно. Это опасно делать самому Янчи, который был хорошо известен сотням людей. Ему еще опаснее ходить по улицам, чем Шандору и Имре, выделявшимся из толпы фигурами, замеченными еще во время Октябрьского восстания, их помнили слишком многие. А вот молодая девушка не вызовет ни подозрений, ни нареканий, даже если потом начнут спрашивать о ней. То описание, которое дал управляющий, совпадало с обликом тысячи других девушек.
