Густав Эмар - Сурикэ
— Мне говорили, генерал, — сказал Леви, протягивая свой стакан Ивону, — что г-н Водрейль, наш губернатор, долго пробыл у вас сегодня.
— Вас не обманули, он пробыл у меня больше двух часов.
— Что вы думаете об этом визите?
Монкальм тонко улыбнулся и отвечал, барабаня вилкой марш на своей тарелке:
— То же самое, что и вы.
— Это весьма вероятно, — сказал бригадир, улыбаясь, — но я был бы весьма рад, если бы вы высказались с вашей обычной прямотою и откровенно признались, какое впечатление вы вынесли из этого продолжительного разговора.
— Вы наступаете на меня, дело щекотливое.
— Что же такое? Вы знаете, что разговор наш останется между нами, я и г-н Лебо люди надежные.
— Конечно; поэтому я и не стараюсь обмануть вас. Дорель был прав: маркиз ведет двойную игру; Дорель его хорошо знает; Водрейлю хотелось бы, чтоб и волки были сыты, и овцы целы; он до смерти боится Биго и его товарищей, которыми он окружен; он на все мои просьбы отвечал решительностью, почти оскорбительной для меня; в этом я вижу дело рук Биго.
— А! Следовательно, я был прав!
— Совершенно правы во всем.
— Не случись чуда, эти негодяи будут причиной потери колонии.
— Версальское правительство давно извещено о происходящем: министр прекрасно знает положение дел. Но маркиза Помпадур ослеплена взятками — надо называть вещи их настоящими именами, — которые Биго пересылает ей через своего проклятого Витре. Разве вам неизвестна эта постыдная система?
— В Версале мне говорили об этом кое-что шепотом — никому не желательно попасть в Бастилию, — но я и не подозревал того, что увидел здесь собственными глазами.
— А что касается маркиза де Водрейля, какого вы мнения о нем лично?
— Водрейль играет значительную роль во всех этих неблаговидных историях; губернатор и tutti guanti — пираты, грабители, у которых нет ни чести, ни патриотизма; они погубили свою страну — вот мое откровенное мнение; что касается Водрейля, он боится, потому что не обманывается касательно положения дел; он пробовал заставить меня говорить и сам попался самым жестоким образом; теперь он меня боится, потому что далеко не глуп; через две недели он будет моим смертельным врагом, так как знает, что я никогда не сделаюсь его сообщником и что я во что бы то ни стало исполню свой долг до конца.
— В добрый час! Я ожидал от вас этого, генерал; у нас есть еще несколько офицеров, преданных своему отечеству, и мы сумеем сделать все. Если мы падем, то падем с честью.
— Я еще не знаю, как они намереваются действовать; но что бы ни случилось, наша военная честь должна остаться неприкосновенной и без малейшего пятна.
— Мы будем помогать вам во всем, чтобы достигнуть этого. Верьте в меня так же, как я верю в вас, и все пойдет хорошо.
В эту минуту дверь столовой отворилась и вошел Бесследный.
Главнокомандующий вскрикнул от радости, увидев его.
— Наконец-то вы явились! — сказал он канадцу. — Что вы делали все это время?
— Очень многое, генерал, — невозмутимо отвечал охотник, — вы, конечно, помните, что мы с Тареа опоздали почти на целые сутки по причине нападения ирокезов на Бельвю.
— Я знаю о случившемся; вы и в этом случае, как всегда, впрочем, показали себя храбрецом. Мне остается только похвалить вас… Когда вы явились в нашу страну?
— Сию минуту, генерал; я предполагал, что вы желаете поскорее узнать новости, и прямо пришел в Квебек.
— Отлично. Садитесь. Ивон, дай прибор.
— Благодарю вас, вы оказываете мне много чести; мне ничего не надо, я недавно перекусил и, если позволите, попрошу стакан вина, чтобы выпить его за ваше здоровье.
— Как хотите. Ивон, вина!
Генерал знал умеренность охотников; они довольствовались весьма малым и не умели церемониться; когда они бывали голодны или хотели пить, они принимали все, что им предлагали. Поэтому Монкальм не счел нужным настаивать и только велел пододвинуть бутылку поближе к охотнику.
По окончании обеда Ивон подал кофе, и Бесследный взял также чашку; затем были положены на стол трубки и табак. Кофе уже давно был во всеобщем употреблении в Америке, так что даже самые бедные пили его ежедневно, между тем как в Европе он считался еще роскошью.
Краснокожие и охотники никогда не рассуждают о важных делах, не закурив трубки; главнокомандующий курил не столько по привычке, сколько по необходимости и из нежелания нарушить привычки канадцев; благодаря подобной уступке обычаям страны индейцы и охотники обожали Монкальма.
— Значит, есть что-нибудь новенькое, друг Бесследный? — спросил генерал, когда трубки были закурены и гости почти исчезли в густых облаках дыма.
— Да, очень много.
— Сообщите же мне, что знаете, мы здесь собрались на совет и готовы выслушать вас.
— К вашим услугам, генерал. — И, поднимая свой стакан, полный до краев, он продолжал: — Имею честь выпить за ваше здоровье, генерал! — Он осушил стакан одним залпом и опрокинул его, чтобы показать, что в нем нет ничего.
— За ваше здоровье, Бесследный.
Охотник поклонился, затянулся несколько раз и начал:
— Все ваши приказания выполнены, и наш успех был полный; присоединившись к отряду, ожидавшему нас, мы — Тареа со своими краснокожими и я со своими охотниками — разделились на две части и, после совета, на котором условились обо всем, оба отряда устремились с двух различных мест в Новую Англию; произошла страшная резня; более тысячи английских переселенцев были убиты и скальпированы; наше вторжение было так неожиданно, что англичане, растерявшись от страха, бросили все: мебель, скот — и сами ушли миль за сорок; они бежали массами и спасались в больших приморских городах.
— Этот успех с избытком вознаградил нас за поражение Диеско у форта Вильяма-Генриха! — воскликнул Монкальм.
— Да, генерал, несмотря на свою победу, англичане не осмелились идти на форт Фредерик. Они оставили гарнизон в форте Эдуард и вернулись в Новую Англию.
— Вы уверены в этом?
— Я шел по их следу до английской границы.
— Слава Богу! Вот богатые новости!
— Нигамон послужил приманной птицей в охоте на его друзей: Тареа пошел за ними и преследовал их в самую глубь Виргинии и Каролины.
— А где были вы?
— Я был с Тареа в сорока милях от Нью-Йорка.
— Так близко от виргинской столицы?
— Да, генерал.
— Это неблагоразумно, мой друг!
— Я не спорю, но что же делать? Мне хотелось доставить вам положительные известия. Я уже так близко подошел к столице, что пожелал наверное знать, чего мне держаться.
— Вы были в Нью-Йорке?
— Да, прожил там пять дней.
— Это непростительное неблагоразумие.
