Ал. Буртынский - Искатель. 1983. Выпуск №1
— Отказываюсь! Требую вызова к начальству! Моя фамилия Арсланбеков Шамиль. Разведчик сто пятого стрелкового.
Остальные, на мгновение помедлив, принялись за еду. Кошкин равнодушно пожал плечами.
Еще когда их привели, все были переписаны, документы взяты, у Антона с Борисом, их, естественно, не было, так же как и у разведчика, застрявшего в связи с отступлением в тылу врага.
К вечеру явился старшина и против ожидания вызвал не лейтенанта, а назвал фамилию Бориса. Тот, подхватившись, стал затягивать пояс, не попадая в дырку.
Время длилось томительно. Все молчали выжидающе, словно с вызовом Бориса что-то могло измениться и в их судьбе. Кто-то басовитый в дальнем углу высказался в том смысле, что их вообще-то слишком долго держат здесь. Он уж раз выходил вот так же — и часу не мурыжили, раз-два, в тыл на проверку, и кто чист, обратно на передок, а тут на тебе, сидим, крышу коптим. К чему бы это?
— Стало быть, ты вже дважды очищенный? — пошутил Богданыч. — Мал, да удал.
— А что, за первый раз еще и медаль получил.
— А дэ ж твоя медаль? — спросил Богданыч.
— И где… У старшине. Сохраняется.
Где теперь тот старшина с батальоном, он, конечно, не знал, но, судя по всему, свято верил — отыщется и старшина, и батальон, и медаль.
И Антон, жадно слушавший в полутьме незнакомого солдата, кажется, впервые так ясно, с такой почти зримой остротой ощутил огромность фронта, оглушенного ударим невиданной силы, израненного танковыми клиньями, но с грозным возмездием еще неразвернутой мощи готовящегося рано или поздно сбросить с плеч насевшего гада и раздавить его.
…Борис вернулся, когда в сарае смеркалось от нависших туч. Сел рядом с Антоном и, опустив голову, только и буркнул:
— Бревно.
Старшина, стоявший в дверях, неодобрительно промолчал.
— Верхогляд!
Антон даже не сразу сообразил, что это его, уж очень неожиданно прозвучало. Он даже огляделся, словно кто-то здесь мог быть с такой же фамилией. Поднялся и пошел вслед за старшиной, твердо ставя ногу, точно солдат в строю.
Антон помнил про «бревно» и потому несколько удивился, увидев худенького пожилого майора с интеллигентным лицом, белого как лунь. Темные, чуть сведенные в нарочитой суровости брови над смешливой темнотой глаз. Что-то знакомое было в этом. его свойском, сдержанно-понимающем взгляде, вдруг напомнившем отцовых товарищей по райотделу.
В дальнем углу хаты под зияющей в стене дырой от снаряда сгорбился на чурбаке связист с телефоном., трубку держал майор. Указав Антону на табурет, он продолжал говорить ровным глуховатым, с оттенком почтения голосом, судя по всему, с собственным начальством:
— Связь рвется не у меня, где-то у Первого. Лупят же. — И точно в подтверждение издали донеслись ухающие взрывы дальнобойной артиллерии… — Сняться не могу, товарищ полковник, — угол рта его дернулся в тике. — Какое самовольство? Первый просил — они же отсюда попереть могут, мы тут единственный островок на фланге. Да, обещал подбросить. — Тик в сочетании с улыбкой делал его лицо немного трагичным. — Своих полувзвод, ну и это богоданное войско… Так разрешите, Иван Иваныч? Есть, спасибо… — И к Антону: — Чего стоишь, герой? В ногах правды нет…
Простецкий тон сбил с толку, снял напряженность последнего дня, в горле предательски запершило, и Антон отвернулся, пряча глаза…
— Так, — сказал майор, — в общем-то, с. вами мне ясно. Полет, бомбежка. Поезд. Удивительное везение… Да. Затем тихая гавань у знакомой однокурсницы, и опять сто километров по полям, по лесам под носом у немцев, без особых, так сказать, происшествий. Проводника заслуга?
— Н-наверное да.
— Имя!
— Что?
— Имя проводника! — Полоснувший как бритва взгляд подсек затеплившуюся было наивную надежду. Очевидно, Борис почему-то утаил проводника, и Антон, все еще ничего не понимая, с трудом выдавил имя и фамилию дяди Шуры, бывшего соседа.
Что-то изменилось в лице майора, дрогнул рот то ли в улыбке, то ли насмешливо…
— А почему так неуверенно? Не успели с дружком сговориться?
— Зачем? И в чем, собственно, дело?
— Ну хотя бы в том, что ваш дядя Шура, скажем, предатель, служит немцам. Зачем же врагу заботиться о том, чтоб доставить вас в целости и сохранности к линии фронта? — Он кидал слова как ножи, и Антон только вздрагивал. — Или вы полагаете, что дядя делал это как бывший сосед, по старой дружбе?
— Вот именно. И еще… — Он хотел сказать — ради отца, но вовремя прикусил язык — не хватало еще «дружбы» с отцом.
— Что еще?
— Ничего! — Какая-то мысль смутно, словно просвет в лабиринте, скользнула в памяти, он пытался ухватиться за нее, сосредоточиться — и не мог.
— Просил вас лично о чем-либо на прощание?
— Кто?
— Дядя!
— Просил расписку. Ну и так… по мелочам.
— Что именно?
— Просил не скрывать, если спросят здесь о проводнике. Я думал, ему это нужно будет после победы, как гарантия лояльности.
— Ну-ка подробней об этом дяде. Как встретились, где, когда и все дальнейшее.
Нервничая и уже ничего не ощущая, кроме глухой неприязни к этому ловцу в погонах, который, ничего не объясняя, пытался его загнать в угол, Антон хмуро, сквозь зубы, уже не заботясь о последовательности, выложил все происшедшее с момента высадки на станции, не забыв о ночном эпизоде с Евдо-кимычем у калитки, чувствуя, что майор, казалось, не слушает, сколько наблюдает за ним. Не, упустил даже некой удовлетворенности, скользнувшей во взгляде майора, и оттого еще глубже ушел в себя, замкнулся.
— У немцев были?
— Вы же знаете.
— В лапах у немцев. В абвере?
— Да!
— Что же молчали?
— А вы не спрашивали.
Майор иронично покивал, Взгляд его был довольно красноречив: «Дурак ты или притворяешься?» И оттого, что была в этом доля правды, которую Антон уже не хотел скрывать, стало противно до горечи во рту.
— Ну вот что, — выпалил он с привычным в последнее время злым упрямством, — может, я и кажусь дураком, но не настолько, чтобы трепыхаться тут… Перед фашистами не унизился! В общем, отправляйте куда следует, там разберутся. — И еще подумал, глядя в смеркавшееся за окном подсвеченное заревом небо: зачем столько времени тратят здесь на него, на других не хватит. Хотя они с Борькой особая статья, с другими проще, у тех при себе документы.
— То бишь в тыл, а? В тыл торопитесь? А людям за вас воевать?
— Да я бы рад в свою часть… — И осекся, взглянув на заигравшие желваками бритые щеки майора.
— Вы хоть представляете, — тихо, подавшись вперед, спросил майор, — что означает для врага один только номер вашей части, ее присутствие на участке фронта?
