Александр Соколовский - Дом на улице Овражной
— Как ты белку принес, я помню, — кивнул я. — Мы еще тогда удивлялись, почему ты ее себе не оставил.
— Для коллектива, — веско пояснил Лешка. — Пусть общая будет. А то дома от нее спасения нету. Клетка маленькая… И опять же хлопот много: кормить надо, чистить за ней… — Веревкин вздохнул и положил конверт на край стола. — Чужие письма распечатывать нельзя, — с сожалением сказал он.
Потом Лешка рассказал, что дядя у него в Отечественную войну был командиром полка.
— Он и в гражданскую еще воевал. Партизаном был на Дальнем Востоке. Помнишь, песня такая есть:
И останутся, как в сказке,
Как маячные огни,
Штурмовые ночи Спасска,
Волочаевские дни.
Конечно, я знал и помнил наизусть эту песню. Мы в школе и в пионерском лагере пели ее не раз.
— Вот дядя Юра станцию Волочаевку брал в гражданскую войну, — сказал Лешка. — Он тогда был партизаном. И Хабаровск тоже освобождал от белых. Раньше он во Владивостоке жил, а лет пять назад переехал в Хабаровск.
Хабаровск!.. Хабаровск!.. Мне показалось, что я совсем недавно где-то слышал об этом городе, кто-то в нем был, но где и когда — не мог вспомнить. Да к тому же Лешка вдруг стал меня ругать за то, что я вставил не на место поперечную планку в нашем экскаваторе, и я принялся исправлять свою ошибку.
Но когда я возвращался от Веревкина домой, мне опять вспомнилось: Хабаровск!.. Кто же там жил из моих знакомых?..
На перекрестке я почувствовал, что кто-то взял меня за рукав. Обернувшись, я увидел высокого улыбающегося юношу и не сразу узнал Володю, Светланиного брата, от которого нам влетело на Овражной улице.
— Что, не узнал? — весело спросил он. — Ну как, зажили боевые раны?
Я не понял, о каких ранах он спрашивает: о тех, которые я получил от Васькиных приятелей, или о каких-нибудь еще. А Володя продолжал расспрашивать:
— Ну, нашли учительницу? А к Купрейкину ездили? Я, между прочим, нашим ребятам в институте рассказал про ваши поиски. У нас там тоже есть любители истории. Нашлись даже такие, что позавидовали вам. Говорят, только бы не бросили искать мальчишки. Ведь могут и правда новое героическое имя открыть.
Не знаю, почему вдруг мне стало как-то неловко признаться, что мы с Женькой поссорились и если он и ищет неизвестную учительницу, то уже один, без меня. И я пробормотал что-то не слишком понятное и вразумительное.
— Смотрите, не отказывайтесь от этого дела, — сказал Володя. — Я почему-то уверен, что вы найдете. Главное — не сдаваться. Ни в коем случае не сдаваться, а искать, искать, искать.
«Бороться и искать, найти и не сдаваться!» — промелькнул у меня в голове девиз Сани Григорьева. Да, может быть, Женька и найдет эту учительницу, может быть, в городском музее будет даже висеть ее портрет рядом с портретом Николая Иванова. Может быть!.. Вспомнит ли тогда Женька, что мы начали поиски вместе? Наверно, вспомнит, но уж, конечно, никому не скажет, что первые дома на Овражной улице мы обошли с ним вдвоем, что вместе мерзли на бревнах, вместе целый день провозились дома у старушки Ксении Феоктистовны, прибирая квартиру за каких-то неизвестных нам тимуровцев из двадцать девятой школы…
Стоп! Ксения Феоктистовна! Бабушка Ксения!.. Эго она говорила, что приехала к нам в город из Ижевска, а раньше жила в Хабаровске. Так вот почему мне вспомнилось название этого далекого города!
— Не забудьте свое обещание, — говорил между тем Володя. — Когда найдете вашу учительницу или хоть известия о ней какие-нибудь появятся, непременно зайдите рассказать.
— Мы зайдем, — кивнул я невесело. — Может, Женя один зайдет, без меня…
— А лучше бы вместе. Дружба у вас теперь еще крепче станет. Уж я-то знаю, поверь мне. Если вместе с кем-нибудь делаешь одно хорошее дело, то потом дружба с этим человеком становится крепче стали. Любую нагрузку выдержит. В любой беде не сдаст.
Он простился со мной и широко зашагал по переулку к Овражной улице. Я посмотрел ему вслед и побрел своей дорогой. Грустно и тяжело стало вдруг у меня на душе. «Крепче стали!..» Нет, что-то не стала она крепче, наша с Женькой дружба. От одной неудачи взяла и рассыпалась. Мне вспомнились объяснения отца, когда я спросил, что такое сопротивление материалов: «Чем больше материал испытывает нагрузку, тем больше он этой нагрузке сопротивляется…» А как же дружба? Чем больше нагрузки, тем она скорее разрушается? Так, что ли? И еще вспомнилось: «Дерево меньше выдержать может, чем железо, а железо — меньше, чем сталь…» А человек? Сколько же может выдержать человек? Подумаешь, сталь! Вбили себе в землю сваю, стой и поддерживай какой-нибудь мост. Свалились бы на эту сваю такие несчастья, какие иной раз выпадают человеку!..
От всех этих мыслей стало мне совсем невесело, и домой я пришел хмурый, молча поужинал и лег спать.
Глава двенадцатая
Видно, Лешка, бегая все время в расстегнутом пальто, успел здорово закалиться. Он не кашлял и не чихал. А вот я, хоть и застегивался на все пуговицы, заболел. Я лежал дома, глотал какие-то таблетки, запивал их нарзаном, отчего они противно шипели во рту, слушал радио, читал книжки и пробовал даже от скуки рисовать. Но хорошие картинки у меня получались, только когда я срисовывал их через копирку. А без копирки линии на бумаге выходили какие-то волосатые и кривые.
Пока я болел, ко мне два раза забегал Лешка. В четверг он примчался, запыхавшись, и сказал, что завтра, в пятницу, навестить меня придет целая делегация от нашего класса.
— Это я придумал, — не удержался, чтобы не похвастать, Лешка. — Цени, какой я тебе друг!
— А Женька Вострецов? — вырвалось у меня почти против воли.
— Что Вострецов?
— Ну, он тоже придет? — смутившись и покраснев, пробормотал я.
— A-а! Нет, не придет. Ему Веселовский сказал, чтоб он со всеми пошел, а он только головой замотал. Веселовский говорит тогда: я, говорит, давно уже за вами с Кулагиным наблюдаю. Вы, говорит, почему поругались? А Вострецов вдруг ка-ак разозлится. Это, говорит, не твое дело. А Костя ему: как это не мое? А чье же? Я, говорит, председатель совета отряда. Если два пионера ссорятся, то их надо помирить… А Вострецов знаешь что сказал? Мало ли, говорит, что ты председатель. С кем хочу, с тем и ругаюсь. И к Кулагину идти ты меня не заставишь… А в самом деле, Сережка, почему вы поругались? Такие друзья были и вдруг…
Он тарахтел как заведенный. Я напряженно слушал его, но на вопрос не ответил. Только сказал неохотно:
— Так, поссорились, и все. — И добавил, отвернувшись: — Из-за дела поссорились.
— А-а… — опять протянул Лешка и снова спросил с любопытством — А из-за какого дела?
