Виталий Меньшиков - Искатель. 1967. Выпуск №6
Матери Луи намекнули, что она во многом могла бы ускорить возвращение сына на родину, если бы повлияла на Луи в том смысле, чтобы он проявил больше рвения в той работе, которая была его профессией, — в радиотехнике.
Старушке подсказали, что она могла бы повлиять на прилежание сына в пользу рейха, сообщив о слабости своего здоровья, о трудностях в доме и о том, что нужно помочь его младшей сестренке.
Наконец, берлинская депеша информировала Кройцера — в ближайшее время он получит, возможно, письмо, адресованное матерью Луи ее сыну по адресу, проставленному на конверте в Берлине.
Сделав несколько пометок в своем блокноте, Кройцер перечеркнул почти все вопросительные знаки, поставленные им против выписок из досье «Пенемюнде». Невыясненным оставалось лишь одно обстоятельство, а именно — исчезновение второго кацетника, переодевшегося в форму убитого солдата СС. Никакие самые тщательные и энергичные меры, предпринятые Кройцером на полигоне, не дали пока ощутимых результатов. Казалось, что второй кацетник растворился в песках прибрежных дюн.
Поручив фон Борзигу продолжать поиск, Кройцер стал проводить большую часть суток, запершись в своем номере. На все вопросы посетителей отеля, желавших видеть «господина хаупт-штурмфюрера», портье отвечал невразумительным поднятием широких плеч, с которых, казалось, только вчера был сброшен кожаный гестаповский плащ.
Подходил к концу жесткий срок, отведенный Кройцером врачам на «приведение в годное для допросов состояние» раненого люксембуржца. Луи Бенуа уже мог сидеть на койке, облокотившись на заботливо подложенные медсестрой подушки. Он чувствовал, как силы возвращаются в его молодой организм. Сознательно отгоняя от себя тревожный вопрос, чем вызвано столь необычно гуманное отношение к нему, кацетнику, со стороны гитлеровцев, аккуратно глотал таблетки, терпеливо сносил чередовавшиеся друг за другом уколы и усердно налегал на еду, которая сейчас казалась по сравнению с лагерным рационом пищей богов. Не заглядывая в завтрашний день, знал: предстоят тяжелые, быть может, смертельные испытания. Гитлеровцы ничего не делают зря. Быть может, послезавтра он увидит оборотную сторону медали их подозрительного «добросердечного» отношения к нему, раненному осколками британской бомбы кацетнику. А для этой встречи ему нужно встать на ноги! Он, как боксер, брошенный нокаутом на пол ринга, хотел встретить новую атаку во весь рост. И потому целеустремленно помогал врагам «ремонтировать свою коробку», как про себя он шутливо называл свое искромсанное осколками тело.
На шестой день после посещения Кройцером госпиталя в палату, где лежал Луи Бенуа, поместили только что доставленного в госпиталь обгоревшего летчика, извлеченного из обломков английского самолета-разведчика, сбитого над Пенемюнде огнем зенитной артиллерии. Об этом Бенуа узнал из коротких реплик, которыми полушепотом обменялись санитары-эсэсовцы, укладывавшие летчика на койку рядом с постелью Бенуа.
Сердце люксембуржца взволнованно забилось. Рядом с ним оказался неизвестный боевой товарищ, соратник по общей борьбе с ненавистными фашистами! Узник уже не чувствовал щемящего душу одиночества. Кольцо психической блокады, замкнутое вокруг его койки гитлеровцами, оказалось прорванным вот этим забинтованным, как египетская мумия (был виден лишь кончик носа да закрытые глаза), парнем. Пусть хрипло дышавшим, что-то бессвязно бормотавшим в горячечном бреду, но с живым сердцем бойца, только что державшего штурвал фронтового оружия, нацеленного и на его, Луи Бенуа, врага! Теперь их было двое в этой нацистской тюрьме под красным крестом. А значит, и силы их сопротивления удвоятся!
В первые сутки летчик так и не очнулся от бреда. Не помогли и уколы, которые ему делали дежурные врачи. Бенуа взволнованно вслушивался в тяжелые стоны, проклятья, слова каких-то приказов, целые монологи с неизвестными лондонскими генералами, торопливо, скороговоркой произнесенные реплики, вырывавшиеся из потрескавшихся от жара, пересохших губ летчика. Сперва Бенуа поразило, а потом несказанно обрадовало, что этот английский летчик говорит на его родном французском языке. «Должно быть, он из тех парней, кто не капитулировал перед бошами и улетел за Ла-Манш — под знамена сражающейся Франции…» — подумал Бенуа, мучаясь, что ничем не может облегчить страдания обгоревшего парня…
Под вечер раненого летчика увезли в операционную. Бенуа до утра не смыкал глаз. И когда в палату вкатили высокие, на колесах носилки, на которых, как на катафалке, безжизненным трупом лежал перебинтованный «француз» (так летчика про себя окрестил Бенуа), Луи в изнеможении закрыл глаза и тотчас провалился в пучину долгого, без сновидений сна.
Очнулся Бенуа от какого-то неосознанного, но крайне неприятного ощущения, точно что-то холодное и скользкое прикасалось к его лицу. Он открыл глаза, повернулся на бок.
В упор, не моргая, враждебно и подозрительно, его буравили шрапнельными черными зрачками два серовато-стальных глаза летчика.
— Wer bist Du?[18] — с трудом шевеля губами, спросил он Бенуа по-немецки.
— Бенуа, Луи. Из Люксембурга. Заключенный КЦ Трассенхейде, — стараясь придать голосу как можно больше приветливой выразительности, дружелюбно ответил Бенуа по-французски.
— Коллаборационистская свинья, вот кто ты! — с неожиданной силой и ненавистью выдохнул летчик и отвернулся к белоснежной стене.
Бенуа опешил. «Вот тебе и союзник!» — с горечью и обидой пронеслось в его голове. Но вскоре он овладел собой, «Только так он и должен был подумать, — рассуждал Бенуа. — Кацетников-антифашистов гитлеровцы не балуют образцовым госпитальным уходом. Газовые камеры, петля, пули в затылок, в лучшем случае — подземный, ледниковый карцер-одиночка — вот и весь набор их «лекарств» для таких, как я. Здесь же я «привилегированный больной», за которым ухаживают, как за самим фюрером! Чертовщина какая-то! Но как ему все объяснить? Чем доказать, что я свой?»
Бенуа искал и не находил выхода. А летчик не очень его и расспрашивал, лежал, все так же отвернувшись к стене.
— Послушай, друг, — наконец собрался с духом Бенуа, — нас, наверное, по ошибке разбомбили в лагере. Мне стукнуло в голову в карцере, куда швырнули по доносу какого-нибудь капо.[19]
Летчик повернул голову, и вновь Бенуа почувствовал на себе его цепкий, все еще враждебный и подозрительный взгляд.
— Там я и потерял сознание… Как сюда попал и почему со мной так носятся боши — сам никак не пойму.
— Врешь ты все, провокатор! — судорога боли скривила рот летчика. И он снова отвернулся к стене.
