Владимир Прибытков - Завещаю вам жизнь.
— Ах вот оно что! — сказал Хабекер. — Ну, конечно! А я-то подумал... Значит, Штраух могла знать о происхождении Больца?
— Могла. О том, что Больцу запрещено посещать посольство, и о том, по какой причине запрещено, говорили все.
— А он походил на еврея?
— Нисколько, — сказал Штейн. — На австрийца он походил. Знаете, из тех, силезских. У него иногда и словечки особые проскальзывали. Да он и родился в Силезии. Вот только не помню уж где.
— Так, — сказал Хабекер. — Вы, кажется, говорили, что у вашего предшественника Больц вызывал опасения? А у вас он опасений не вызывал?
— То есть как не вызывал? — поразился Штейн. | Но ведь я с того и начал, что единственным подозрительным лицом считал в посольстве как раз Больца! Вы просто не расслышали, господин криминаль-комиссар!
«Теперь ты называешь меня господином! — подумал Хабекер. — Ах ты свинья!.. Ну, ладно».
— Почему же вы считали Больца подозрительной личностью? — спросил он, выдержав паузу.
— Но... Посудите сами! Человек не имеет отношения дипломатической службе, а является своим среди сотрудников посольства! Добровольно помогает послу и граф Топпенау разбирать документы, составлять служебные бумаги в Берлин! С какой целью? Зачем?
— А как вы думаете — зачем?
— Я ничего не утверждаю, господин криминаль-комиссар, но таким образом Больц мог получать информацию не менее ценную, чем та, которую он привозил фон Мольтке! Именно об этом я говорил и самому послу и руководителям Министерства иностранных дел в Берлине. Я-то и настоял, чтобы Больца выдворили из посольства!
— Больц вызывал сомнения только у вас?
— Нет. У советников Кирфеля и Реннера тоже.
— Они тоже писали в Берлин?
— Не знаю. Но они Больцу не доверяли.
— Интересно, — сказал Хабекер. — То, что вы рассказали, господин советник, крайне интересно!.. Значит, Эрвин Больц?.. А где его семья, не знаете?
— Прежде проживала в Хемнице, кажется. Я имею в виду его родителей.
— Род занятий его отца вам неизвестен?
— По-моему, он тоже был юристом.
— Прекрасно... Что, Больц был женат?
— Нет, холост.
— В Варшаве у него были женщины?
— Поговаривали, что он содержит молодую певичку.
— Имя не помните?
— Что-то сугубо польское... Радзецкая, Раджевская... Или Ружицкая... Оперетта. Этакая блондиночка с карими глазками и миниатюрной ножкой.
— Прекрасно, — сказал Хабекер. — Блондиночка из оперетты. Так и запишем.
Штейн вытащил из жилетного кармана массивные золотые часы, щелкнул крышкой, взглянул на циферблат- брови советника приподнялись.
— Устали, господин советник? любезно осведомился Хабекер.
— Нет, нет, ничего. Просто текущие дела.
— Я вас долго не задержу, — сказал Хабекер. — собственно, я выяснил все, что хотел выяснить. Остались кое-какие формальности.
Улыбаясь, он вынул из ящика стола разграфленный лист бумаги и протянул Штейну:
— Пожалуйста, заполните и подпишите, господин советник.
— Что это?
— Обязательство о невыезде из Берлина, господин советник.
Штейн оторопело смотрел на разграфленный лист бумаги.
— Но почему? Надеюсь, вы меня ни в чем не подозреваете?! И, кроме того, мое служебное положение! Если руководство пошлет меня...
— Руководство никуда вас пока не пошлет, — с той же улыбочкой сказал Хабекер. — Оно извещено... Мы вас не подозреваем, господин советник, но профилактика есть профилактика... Пожалуйста, заполните и подпишите.
Он наслаждался испугом этого молодящегося хрыча, который, войдя в кабинет, делал вид, будто никак не может запомнить твоей фамилии.
«Теперь ты ее запомнишь», — подумал Хабекер. Штейн с оскорбленным видом заполнял графы обязательства.
— Все. Пожалуйста, — сказал Штейн, не глядя на следователя. — Надеюсь, меня известят, когда это кончится?
— Благодарю вас, — сказал Хабекер, поднимаясь. Вы дали весьма интересный материал и были очень любезны, господин советник. Если вы понадобитесь» мы вас вызовем... Ваш пропуск?
Штейн вскинул было глаза, хотел что-то сказать,
Хабекер подписал пропуск.
— До свиданья, господин советник, — сказал он.
— До свиданья, — выдавил Штейн.
Хабекер с усмешкой наблюдал, как Штейн вышагивает к двери, стараясь сохранить отсутствующее достоинство. Дверь закрылась. Хабекер опустил голову на руки.
Скосил глаза на исчерканный неровными строчками лист бумаги.
Итак, просчет?
Инга Штраух не имела отношения к фон Топпенау до приезда в Берлин и устройства на работу? Граф только ширма для этой энергичной дамы? Покровитель, избранный для отвода глаз контрразведки? Но кто же тогда работает со Штраух?
Хабекер перечитывал записанные имена: фон Вольцов, Шрейбер, Кирфель, Реннер, Больц Кто? Один из этих людей или кто-то, совершенно неизвестный, не названный Штейном?
Или ниточки, вопреки предположениям, тянутся к жениху Штраух, к этому Карлу Гауфу?
«Может быть, я сделал ошибку, не допросив до сих пор Гауфа? — подумал Хабекер. — Может быть, как раз он прольет свет на всю эту историю? Бывает, что самыми опасными оказываются те, кто выглядит наименее замешанным...»
Хабекер подошел к окну, открыл форточку. Долго дышал свежим воздухом. День выдался ясный. Даже закрыв глаза, Хабекер ощущал, как ярко светит солнце.
Потом он вернулся к столу, вызвал помощника.
— Запросите в нашей картотеке данные на господ, чьи имена записаны на этом листе, — сказал Хабекер. — Скажите что весьма срочно. И распорядитесь, чтобы завтра сюда привезли с Принцальбертштрассе, Карла Гауфа.
Слушаюсь, — сказал помощник.
— Результаты поездок Гауфа в Голландию
— Так точно. Ничего подозрительного.
— А поездки в Бельгию и Голландию директора фирмы «Лингеверке»?
— Так точно. Ничего подозрительного.
— Хорошо. Идите, — сказал Хабекер. Он опять остался один.
Опять уселся за стол. Засунул руки в карманы френча.
Сгорбился.
Уставился невидящим взглядом в щербинку на столешнице.
Застыл...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Из штаба дивизии, где передали приказ выехать в Москву, человек, отзывавшийся на фамилию Вильде, то же ночью добрался до штаба армии. Наступал четвертый час утра. В политотделе все спали кроме дежурного, коротавшего время за чтением газетных подшивок. Дежурный не имел никаких указаний относительно Вильде объявил, что будить полковника не станет, он только что лег отдохнуть. И что если Вильде сильно устал то может тоже вздремнуть на его кровати?
Вильде не стал спорить, тем более что дежурный любезно указал на собственную чистенькую, с белыми простынями койку, снял пальто, прилег поверх одеяла сделал вид, что засыпает. Но ему не спалось.
