Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Правда и вымысел
Я вернулся к «обезьяннику» и сквозь решетку увидел Гоя! В том образе, который приснился мне на Таймыре – седовласый старик с птичьим взором.
Было ощущение, что и он узнал меня, потому что смотрел пристально, не мигая и чуть исподлобья, не обращая ни на кого внимания – взгляд Гоя!
Я спросил у дежурного, за кем он записан, но оказалось, старик сидит «бесхозным», то есть, с ним еще никто не работал и завтра начальник распишет, кому заниматься этим задержанным, скорее всего, сдадут в психушку или в КГБ. Его притащил с речного вокзала начальник ПМГ Бурак, задержал за бродяжничество, документов, естественно, не было никаких, задержанный назвался фамилией Бояринов, однако при личном досмотре обнаружили непонятные записи цифрами в столбик и с латинскими буквами – что-то вроде шифровки (на самом деле – записанные шахматные партии, и дежурный сразу это понял), а также полкаравая ржаного хлеба, испеченного на поду, судя по золе, русской печи, матерчатый мешочек с серым веществом, похожим на соль, и пластмассовую коробочку с землей красноватого цвета.
Так было написано в рапорте дотошного сержанта Бурака, который давно просился в уголовный розыск и всегда показывал свою криминалистическую сметливость и наблюдательность. (Некоторые мудрые бродяги делали так: чтоб не попадать в руки к опостылевшим и злым милиционерам, но отдохнуть несколько зимних месяцев в тепле и сытости, собирали на свалках возле студенческих общежитии какие-нибудь технические чертежи и фотопленки, зашивали в одежду и таким образом попадали к интеллигентным комитетчикам, которым тоже надо было делать вид, что работают.) В общем, клиент был не наш, а скорее всего, специфического лечебного учреждения, и пока его не передали, надо было вытаскивать Гоя любыми путями.
А то, что это он, я не сомневался – соль!
На смене был Ромка Казаков, старый, уставший от милицейской суеты опер, сидевший теперь в дежурной части, он должен был понять рвение молодого бойца. Я шепнул ему на ухо, мол, дай-ка деда, я с ним поработаю, то есть, проверю на предмет информационной полезности.
Бродяги – народ пронырливый, наблюдательный и вездесущий, добрая их половина сотрудничала с милицией и ею же подкармливалась. Ромка возражать не стал, однако, как опытный практик, особого энтузиазма не проявил, дескать, у старика голова явно не в форме, даже если и будет от него польза, начальство воспротивится, дураков среди доверенных лиц и так хватает. Но вещи задержанного отдал и велел сержанту отвести его ко мне, мол, паши, трудись, рой копытом землю, молодой…
В кабинете я осмотрел вещи задержанного, с точки зрения геолога поворошил красноватый суглинок в коробочке, как крестьянин оглядел почти свежую и душистую половинку хлебного каравая, и наконец, дрожащими руками развязал мешочек.
И в тот же миг пахнуло детством: кристаллики соли были прекраснее самых больших алмазов. От внезапного желания съесть хотя бы один, слюна потекла и во рту стало солоно, однако в этот момент сержант привел задержанного Бояринова, пришлось напустить равнодушный вид, но показалось, этот человек с острым, птичьим взором сразу же заметил мое состояние и как-то криво ухмыльнулся.
Я запер двойную дверь на ключ и вдруг ощутил растерянность.
Меня научили, с чего начинать и как вести разговор с кандидатом в доверенные лица и агенты, по каким признакам определять его психическое и психологическое состояние, истинное социальное положение, определять круг знакомых и потенциальные возможности, и это у меня получалось совсем не плохо. За два года работы я хорошо освоил методику допроса, умел задавать каверзные, с двойным дном, вопросы, расставлять словесные ловушки и уличать во лжи, однако я не собирался ни вербовать Гоя, ни допрашивать его, и теперь не знал, что говорить.
На языке да и в голове вертелась единственная мысль – вот так встреча!
Стоял перед ним, смотрел в крепкое, сильное и совсем не старое лицо и чувствовал, что так и простою. Он тоже молчал и, казалось, был совершенно равнодушен к собственной судьбе, и если поглядывал на меня, то как всякий бродяга на мента – со скрытым, спокойным презрением.
Наконец, я справился с замешательством, сложил в котомку вещички, в том числе простенький блокнот, в котором Бурак обнаружил «шифровки», и отдал Гою.
– Через некоторое время выведу из отдела и уходи.
Он вскинул свой орлиный взор.
– Отпускаешь меня на свободу?
– Отпускаю.
– Это похоже на благодарность… А за что?
– Наверное, не помнишь меня, но я тебя узнал. В детстве ты дал мне соль и завернул в шкуру красного быка…
Гой на миг оживился, распрямились суровые брови, однако через секунду обвял.
– Нет, не помню… Я многим изгоям давал соль, и многих заворачивал в шкуры…
– Еще ты долго разговаривал с моим дедом и назвал ему срок смерти, – напомнил я, но заметил, что это не производит никакого эффекта.
– Время уходит, старею….
– А я тебя потом долго искал и ждал. – признался я. – На Змеиную Горку ходил, на Божье озеро…
– Куда ходил? – воспрянул Гой. – На Божье озеро?
– Мне дед сказал, ты можешь там появиться или даже перезимовать.
– Скажи-ка мне, где я сейчас нахожусь? – после долгой паузы как-то несмело и стыдливо спросил он, чем окончательно меня обескуражил.
– В милиции…
– Нет, как называется это место?
– Город Томск.
– Города появляются и исчезают. Ты мне скажи, какая здесь река?
– Томь… – у меня проскочила мысль, что Ромка Казаков, возможно, прав, у этого человека напряженка с головой.
– Погоди… Томь, Томь… Она куда впадает?
– В реку Обь.
– В Обь? – искренне изумился Гой, но с его орлиными глазами это получилось гневно. – Это что, я пришел на Обь?
– До Оби тут недалеко…
Он ссутулился, некоторое время гладил бороду и наконец сказал со вздохом:
– Ну вот, опять сюда занесло… И уже не первый раз. Понимаешь, с пути сбился, хожу, хожу, места узнать не могу. – Он улыбнулся, показывая из-под усов молодые, белые зубы. – Старый стал, слепну, а чудится, на Земле темнеет. Пора бы на покой. Вот схожу в последний раз и скажу владыке, чтоб отпустил… Ведь стыд и срам – дорогу в сумерках потерял!
Поверить, что этот человек с пристальным птичьим взором слепой, было невозможно, кажется, он видел все вокруг, и даже у себя за спиной. Но возразить я не мог, а точнее, не смел, поскольку сидел оглушенный, мысли качались, будто маятник: то казалось, разговариваю с сумасшедшим и сам схожу с ума, то вдруг явственно ощущал, что прикасаюсь к великому таинству и надо остановить или продлить мгновение.
Видимо, он и колебания мои узрел.
– Говоришь, узнал меня? – вдруг спросил строго.
