Николай Шагурин - Тайна декабриста. Сборник повестей
Я никогда не слыхивал такой овации, какой аудитория наградила Бертона.
Август, 17.
На другой день я встретился с Мэри — она явно смущалась за вчерашнюю свою истерику и была чем-то озабочена. Я спросил о причине.
— Не кажется ли вам, дорогой Виктор, что с изобретением нейтриновидения профессия журналиста потеряет свое былое значение? — неожиданно спросила она.
— Конечно, нет.
— А вы уверены?
— Абсолютно уверен. Журналистика — это неумирающая профессия. Нейтриновидение станет хорошим подспорьем для журналиста, таким же, какими в свое время стали для него фотография, радио и телевидение. Нам с вами решительно не о чем беспокоиться. Наоборот. Ложь, клевета, преднамеренное извращение фактов, которые еще так живучи в нашей прессе, не смогут выдержать критический взгляд всевидящего ока. Кому как, а мне это нравится…
А два дня спустя мне удалось добиться встречи с Бертоном. Он принял меня дружелюбно.
— Как вы, с вашим талантом и знаниями, не эмигрировали во время войны? — спросил я его. — Вы могли бы спокойно продолжать свои труды в любой из нейтральных стран.
— Была такая возможность, — улыбнулся Бертон. — Но когда сам Фредерик Великий занимался ночами изготовлением взрывчатки как простой лаборант, могли ли мы, его младшие коллеги, оставаться в стороне? Вот здесь теперь я действительно получил возможность спокойно, как вы выражаетесь, работать. Но “я”, как говорится, последняя буква в алфавите. Главное то, что “Аргус” обрел настоящего хозяина…
В конце интервью я решился задать Бертону щекотливый вопрос:
— Правда ли, что вы приняли польское гражданство и намерены остаться в Варшаве?
Бертон удивленно поднял брови:
— Неужели так говорят? Он рассмеялся. Потом сказал:
— Поймите, молодой человек, что у меня есть родина. Это самая прекрасная страна в мире. И я намерен вернуться туда.
Я его понял. Так мог сказать только настоящий француз.
ОПЕРАЦИЯ “СИНИЙ ГНОМ”[17]
“Люди отлично понимали, что там, в иных мирах, их ждет Неведомое. Но только достигнув ближайших планет солнечной системы, они убедились, как приблизительны, а порой и наивны были их представления о загадках и сюрпризах, которые таит и способен поднести человеку Космос”.
Ян Кратохвил (Необычайное и приключения среди звезд. Прага.).1. Прибытие
С чисто американской точки зрения, Рой Купер был одним из самых неинтересных людей на нашей планете. Он никого на своем веку не убил, не ограбил ни одного банка, не был кинозвездой, не имел отношения к большому бизнесу, не разглагольствовал в конгрессе, — короче говоря, это был самый заурядный, полунищий фермер из штата Канзас. Тем не менее ему суждено было стать знаменитостью, хотя и на очень короткое время, когда он появился со своей ошеломляющей вестью в столице штата Канзас-Сити небритый и оборванный, неся на плече младшего из своих отпрысков и ведя за руку старшего. Третьего ребенка несла жена.
Само событие, в значимости которого сперва никто не давал себе отчета, произошло двумя днями раньше, 6 июня. Но люди еще не знали о нем, и потому в газетах в тот день преобладала обычная хроника человеческих горестей и достижений.
Как всегда, газеты обрушили на читателей повседневную лавину информации — обыденной и трагической; страшной и смешной: окруженная водой Венеция испытывает острую нужду в питьевой воде; в Баварии разбился новейший сверхзвуковой истребитель типа БЦ-72, конструктор и пилот погибли, венгерский врач Миклош Фельди получил в своей лаборатории новый антибиотик; в Восточной Сибири открыты новые месторождения нефти… В Бостоне на 97 году жизни умер последний из племени команчей по прозвищу “Падучая звезда”; студент-математик одного Нью-Йоркского университета изобрел новую шахматную игру, в которой могут участвовать трое. Сражение идет на шестиугольной доске с 96 клетками. На поле — три короля. Побеждает тот, кто объявит мат двум своим соперникам. В австралийском городе Канберре состоялись традиционные ежегодные соревнования домашних хозяев по метанию метел. И так далее, и так далее.
Но о главном, повторяем, человечество еще не знало. А произошло вот что: утром 6 июня Рой Купер возился на своей усадьбе около старенького трактора, пытаясь пробудить в нем искру жизни, — этот трактор, вместе с допотопным фордом, составлял остатки его былого благополучия. Сама усадьба представляла клочок земли, затерянной в степи, на границе полупустыни. На запад от усадьбы тянулась полоса всходов кукурузы, десяток акров [18], — все, чем располагал Купер и что в силах был обработать своими руками, ровно столько, чтобы не умереть с голоду. А вокруг, на восток, юг и север, простиралась унылая равнина, почти без признаков зелени.
Ферма находилась в сорока милях [19] от Канзас-Сити и когда-то с ней соседствовали и другие хозяйства. Но засухи иссушили верхний плодородный слой почвы, а свирепые канзасские ветры безжалостно слизали его и унесли в виде пылевых облаков и смерчей неведомо куда. Борьба с эрозией — этим бичом земледельцев — требовала больших средств, а у фермеров их не было… Соседи бросали свои участки и отправлялись батрачить на фермы более удачливых хозяев или уходили в промышленность, а чаще, потеряв все движимое и недвижимое, пополняли армию безработных бродяг.
Последним среди этого запустения оставался Купер на своей усадьбе: в одном углу двора одноэтажный домик, в другом — навес, под которым хранился сельскохозяйственный инвентарь. Около навеса лежал большой гранитный валун, которым Купер пользовался для кузнечных поделок. Поодаль располагался амбар для зерна, в третьем углу — свинарник. Вот и все…
Купер сознавал, что агония не заставит себя ждать, и все же не трогался с места. С отчаянием утопающего цеплялся он за свое жалкое “оседлое” имущество, за клочок умирающей земли.
Было около одиннадцати часов дня. Купер разогнулся, отер замасленной ладонью пот со лба, обвел взглядом двор с выводком куперят, копавшихся в песке возле амбара, вздохнул и поднял глаза к безмятежно-синему небу. Увы! На нем, как вчера, позавчера и третьего дня, не было и намека на облачко.
Тут это и случилось. Послышался пронзительный свист, словно от падающей авиабомбы, в воздухе сверкнуло что-то большое, серебристое, затем раздался треск сокрушаемого дерева и глухой удар. “Штука”, свалившаяся с неба, пробила наискось крышу навеса и ударилась о валун. Это была огромная, весом, пожалуй, не меньше тонны, глыба льда, с мутной, ноздреватой поверхностью и зеленовато-прозрачная, сверкающая в изломе. Удар был так силен, что валун дал трещину, а сама глыба раскололась надвое. Местами в середине ее были вкраплены точки — вроде зернышки. Фермер коснулся одной из половин, но тотчас с бранью отдернул руку: лед в изломе был холоден и обжигал, как раскаленный металл.
