Эжен Сю - Тайны народа
Слабая краска стыда покрыла бледные щеки молодой девушки. Она опустила глаза и снова заговорила, но уже слабее:
— Там я узнала случайно, что этот человек… находит вашу дочь… прекрасной. А так как он ни перед чем не останавливается, то я испугалась за вашу дочь и за Жоржа… Я хотела предупредить его вчера… Но не застала его дома… Я написала… чтобы попросить у него свидания… И сегодня утром… вышла… не зная, что баррикады… и вот…
Она не в силах была кончить, голова ее запрокинулась назад. Она машинально поднесла руки к груди, где была рана, и пробормотала что-то невнятное. Лебрен и его жена молча плакали.
— Жозефина, — сказал Жорж. — Вам хуже? — И прибавил, поднеся руку к глазам: — Это смертельная рана… Ведь она получила ее, желая меня спасти.
— Жорж, — прошептала молодая девушка едва слышно и с блуждающим взглядом. — Жорж, вы и не знаете…
Она не кончила. Руки ее опустились, голова склонилась на плечо. Она не дышала…
В эту минуту Жильдас, приоткрыв дверь, ведшую наверх, сказал Лебрену:
— Сударь, полковник там, наверху, желает с вами поговорить.
Лебрен поднялся в свою спальню, куда из предосторожности поместили полковника.
Плуернель получил две легкие раны и сильные ушибы. Когда Лебрен вошел, его гость стоял с мрачным и бледным лицом.
— Мои раны не тяжелые и не помешают мне оставить ваш дом, — сказал он. — Я никогда не забуду вашего великодушного поступка относительно меня, особенно благородного после того, что произошло между нами вчера. Единственное мое желание — расквитаться с вами когда-нибудь. Это будет нелегко, сударь, потому что мы — побежденные, а вы — победители. Раньше я был слеп. Теперь эта внезапная революция открыла мне глаза. Настало время, когда власть будет в руках народа. Прошлое было наше, как вы мне это сами сказали, теперь наступает ваш черед.
— Я верю в это, сударь. А теперь позвольте мне дать вам совет. Было бы неосторожно выйти отсюда в вашем мундире. Страсти народные еще не утихли. Я дам вам пальто и шляпу, и в сопровождении одного из моих друзей вы спокойно доберетесь до вашего дома.
— Переодеваться! Какая низость!
— Не будьте так подозрительны. Разве вы не бились храбро до самого конца?
— Но потом меня обезоружили… и кто же?.. Впрочем, — прибавил он, протягивая Лебрену руку, — прошу извинения. Хорошо, пусть будет по-вашему, я переоденусь. Человек, который так поступает, как вы, должен иметь правильное понятие о чести.
В одну минуту Плуернель был переодет в штатское платье.
— Сударь, — сказал он Лебрену, — у меня нет сабли, которую я с удовольствием отдал бы вам. Поэтому прошу вас сохранить мою каску в воспоминание о солдате, которому вы так великодушно спасли жизнь.
— Я сохраню ее, — сказал Лебрен, — и присоединю к двум прежним реликвиям вашего рода, имеющимся у меня.
— Реликвии моего рода? — вскричал с удивлением Плуернель. — Откуда они у вас?
— К сожалению, — ответил Лебрен, — не в первый раз сегодня представитель рода Плуернель и один из Лебренов встречаются с оружием в руках.
— Что вы говорите, сударь? Пожалуйста, объяснитесь.
Стук в дверь прервал этот разговор.
— Кто там? — спросил хозяин.
— Эго я, отец, — сказал Сакровир. — Внизу собралось несколько друзей. Они из думы и хотят тебя видеть.
— Дитя мое, — проговорил отец. — Тебя знают у нас на улице не меньше, чем меня. Ты проводишь нашего гостя, но спустишься по другому ходу, чтобы миновать магазин. И ты не покинешь господина Плуернеля, пока он не будет в полной безопасности.
— Будьте спокойны, отец, я только что два раза проходил через баррикады и ручаюсь за безопасность.
— Прошу извинения, что оставляю вас, — обратился хозяин к Плуернелю. — Меня ждут друзья.
— Прощайте, сударь, — сказал полковник с чувством. — Я не знаю, что готовит нам будущее. Быть может, мы снова встретимся в сражении. Но клянусь вам, что я никогда не буду в состоянии смотреть на вас как на врага.
И Плуернель вышел из комнаты за молодым Лебреном.
Лебрен, оставшись один, с минуту рассматривал каску полковника.
— Действительно, странные вещи случаются на свете, — проговорил он и отнес каску в ту таинственную комнату, которая возбуждала такое любопытство Жильдаса.
Затем он спустился вниз к своим друзьям. Те сообщили ему, что временное правительство, собравшееся в городской думе, вот-вот должно объявить установление республики.
Глава ХI
Несколько дней спустя после низложения с трона Людовика-Филиппа, около десяти часов утра, огромная толпа радостно теснилась возле церкви Святой Маделены, фасад которой совершенно исчезал под бесчисленными драпировками черного и серебряного цвета. На фронтоне храма можно было прочесть следующие слова:
ФРАНЦУЗСКАЯ РЕСПУБЛИКА.
СВОБОДА, РАВЕНСТВО, БРАТСТВО
Несметная толпа наполняла бульвары, уставленные, начиная от Бастилии и кончая площадью Маделены, двумя рядами погребальных треножников.
Этот день был днем чествования душ усопших граждан, погибших в борьбе за свободу.
Двойной ряд национальной гвардии под начальством генерала Куртье и старого солдата республики Гинара образовывал сплошную стену.
Население, серьезное и сдержанное, было охвачено сознанием своего суверенитета, завоеванного кровью погибших братьев.
Прогремела пушка. Раздались звуки патриотического гимна — Марсельезы. В толпе появились члены временного правительства: Дюпон, Ледрю-Роллеи, Араго, Луи-Блан, Альбер, Флокон, Ламартин, Кремье, Гарнье-Паже, Марраст…
Трехцветные шарфы, крестообразно перевязанные на груди, были единственными знаками отличия этих граждан, в руках которых находилась в эту эпоху судьба Франции. Они медленно взошли на широкую церковную паперть.
Вслед за ними, славя республику и народный суверенитет, шли высшие сословия государства: судейское сословие в красных одеяниях, сословие ученых в своих официальных костюмах, маршалы и генералы в парадных мундирах.
Страстные восклицания «да здравствует республика!» сопровождали шествие этих сановников, по большей части бывших придворных столько раз менявшегося режима, а теперь — республиканских неофитов.
Все окна домов, расположенных на площади Маделены, были сплошь усеяны зрителями. В верхнем этаже лавки одного из друзей купца Лебрена у окон собралась вся его семья: госпожа Лебрен, ее дочь (обе были в черном), господин Лебрен, его сын, дядюшка Морен с внуком Жоржем, у которого была перевязана рука. Оба они в то время составляли как бы часть семьи господина Лебрена.
![Нил Саймон - Осенний покер [=Нечетная пара]](/uploads/posts/books/228779/228779.jpg)
