Хайнц Конзалик - 999-й штрафбат. Смертники восточного фронта
— Тогда вперед.
— Через лес?
— Нет, пока нет. Потому что в темноте так недолго и заблудиться. А если ты будешь постоянно спотыкаться, то быстрее выбьешься из сил. Главное, двигаться вдоль опушки, пока не рассветет.
— Ну, хорошо, — согласился Фрайтаг.
Они двинулись вдоль края леса, как им казалось, в юго–западном направлении. Шрадер искал глазами на небе знакомые созвездия, которые сумел различить, еще когда они шли по равнине, созвездия, названия которых были ему неизвестны, однако он запомнил их конфигурацию. Увы, небо почти полностью успело затянуться облаками, и он не сумел обнаружить нужных ему небесных подсказок. И тем не менее они продолжали двигаться вперед, механически, по инерции, передвигали ноги вдоль края леса. Похоже, что до рассвета осталось совсем немного, однако какое–то время они продолжали брести по снегу в кромешной тьме. Слева, а иногда и позади них, они могли различить неяркое свечение на другой стороне небосклона — это горели Великие Луки.
Вскоре до них вновь донесся рокот моторов. Ага, значит, где–то поблизости проходит дорога на Ново–Сокольники или просто какая–то дорога. Они испугались, не дай бог нарваться на русский патруль, зорко стерегущий окраины леса. До рассвета осталось совсем чуть–чуть. Они вновь углубились в лес и какое–то время отдыхали, пока окончательно не рассвело.
Оба слегка вздремнули — то просыпаясь, то вновь погружаясь в дремоту. Им даже успели присниться какие–то обрывочные сны, которые были, однако, неотличимы от реальности даже после того, как они открыли глаза. Скорее не сны даже, а воспоминания о реальных событиях. Шрадер открыл глаза и удивился, что еще темно. Господи, ну когда же кончится эта бесконечная ночь! Он вспомнил, как Фрайтаг с криком исчез в одной из воронок и там так и остался. Он вспомнил, как все они как безумные пытались выбраться, унести ноги с этого смертоносного поля, как небо освещали вспышки ракет и всполохи взрывов, как Фрайтаг остался где–то позади и его истошный крики потонули в грохоте сражения.
Глаза его были широко раскрыты, и сон показался ему неотличимым от яви. Сознание его работало странно, словно для него не существовало резких границ между реальностью и сном, и до Шрадера не сразу дошло, что Фрайтаг здесь, рядом с ним, вон он, свернулся калачиком в снегу, прижался к нему спиной и спит. Шрадер чувствовал, как Фрайтаг упирается ему в бок, и все равно на всякий случай протянул руку и потрогал его, словно хотел убедиться, что это не наваждение. Он по–прежнему еще не стряхнул с себя сон и все, что происходило в этом сне. Впрочем, это ничуть его не удивило, как будто он одновременно существовал в двух параллельных мирах, в одном из которых его приятель был жив, а в другом — погиб. Он задумался по этому поводу, хотя и не видел в этом ничего странного, потому что знал, что на самом деле это ровным счетом ничего не значит, что он просто устал и, вообще, не та ситуация, чтобы чему–то удивляться.
Погруженный в собственный мир сновидений, Фрайтаг вспомнил, как оказался погребен заживо в том же самом доме, что и Кордтс. Что моментально отозвалось мучительной болью в грудной клетке и легких. А все потому, что его вместе с Кордтсом придавило всей этой грудой балок и кирпичей. Значит, вот как все произошло. Он словно прозрел. И хотя это был ужас, понимание того, как все случилось, принесло ему облегчение, помогло отрешиться от этого ужаса, воспарить, начать медленно удаляться прочь.
Как только рассвело, они встали и посмотрели друг на друга. Дыхание каждого поднималось вверх облачком пара. Шрадер почувствовал, что отдохнул, однако его терзал жуткий голод. Господи, перекусить бы! Увы, никакой еды у них с собой не было. Однако, не считая пустого желудка, он был бодр и полон сил. Фрайтаг также слегка взбодрился. Наверно, причиной этому — мороз, но ему действительно стало лучше. Рассвет. Утро. Новый день, и они оба по–прежнему живы. И, главное, у них есть силы идти дальше.
Полагая, что находятся в безопасности, они закурили.
Они курили и смотрели друг на друга, а также по сторонам. В течение нескольких минут им казалось, что утром все возможно, куда более возможно, нежели ночью. Главное, идти вперед, и рано или поздно они выйдут к своим.
Шрадер ожидал увидеть на небе тучи, но те успели уплыть куда–то, и небо вновь прояснилось. В ясном, морозном воздухе густые, укутанные снегом леса, казалось, хранили какую–то тайну. Небо было пронзительно голубым, и все вокруг казалось до боли прекрасным. Сейчас, когда оба были бодры и полны сил, они словно прозрели, неожиданно обнаружили вокруг себя красоту. И теперь обводили этот лес, это небо, этот снег восторженным взглядом, курили, вдыхали морозный воздух.
Затем, сориентировавшись по солнцу на востоке и чуть углубившись в лес, снова двинулись в путь — на запад. Если идти прямо, весь день солнце будет следовать за ними по южному небосклону. Главное, сделал для себя вывод Шрадер, следить за тем, чтобы солнце всегда было слева от них. Небо было ясным, так что сделать это будет легко.
А вот сама ходьба через лес с каждой минутой давалась все труднее и труднее. Деревья росли ближе друг к другу, ветви пригнулись под тяжестью снега почти до земли. Сама же земля была завалена валежником, который копился здесь не одну сотню лет. Но они, полагаясь на внутреннее чутье, вернее, выискивая глазами крошечные лоскутки открытого пространства между деревьями, продолжали упорно идти вперед — отклоняясь то в одну, то в другую сторону, петляя между деревьями. Шрадер постоянно проверял, чтобы солнце осталось слева. Или же, если они двигались прямо навстречу дневному светилу, это означало, что они отклонились к югу, и тогда они искали глазами очередную прогалину, которая вновь поможет им повернуть на запад, с тем чтобы солнце вновь было слева от них.
Так им удавалось в целом выдерживать заданный курс, хотя время от времени они и сбивались с него в ту или иную сторону. Точно так же течет река, чье русло извивается то влево, то вправо. Воздух был чист и прозрачен, что моментально бросалось в глаза после затхлого воздуха цитадели, в котором витал запах смерти. Снег облетел с верхушек елей, и теперь, на фоне пронзительной голубизны неба, те казались ярко–зелеными. А вот ближе к земле, где мохнатые ветви были припорошены снегом, тот искрился мириадами крошечных солнц. Но, несмотря на эту ослепительную красоту, повсюду, поглощая все вокруг, царили пустота и безмолвие. Между деревьями, среди валежника, среди сугробов не было ни души, лишь только они двое, что дарило ощущение невидимости, словно на самом деле они существовали в совершенно ином мире. Впрочем, перенестись в этот мир было несложно — достаточно было протянуть руку и что–то потрогать.
