Хайнц Конзалик - 999-й штрафбат. Смертники восточного фронта
Он не сомневался, что знает время рассвета, но вспомнить, как ни старался, не смог. В любом случае, долго они вряд ли протянут, подумал Шрадер. Не только Фрайтаг, но и он сам скоро выбьется из сил или же утратит бдительность, и тогда его ждет смерть. Пусть не сегодня, а через несколько недель или месяцев. Потому что, как ни странно, в этой их теперешней ситуации — в отличие от серого, зыбкого будущего — он был уверен, что они дойдут, что доберутся до своих. Более того, после ужаса, пережитого ими посреди изрытого воронками поля, все оказалось не так страшно, не так тяжело, как он себе представлял.
Шрадер заморгал, заставляя себя вернуться к реальности. Да–да, где–то между семью и восемью часами. Хотя какая разница? Как только небо на востоке начнет сереть, они сами поймут, что светает.
Из задумчивости его вывел треск ожесточенной перестрелки. И хотя автоматные очереди доносились издалека, в темноте они звучали громко и резко; к тому же было видно, где это.
Они оба заговорили одновременно и негромко. Затем переглянулись и вновь устремили взгляды в ту сторону, где кипел бой.
На юго–запад от них, примерно в той стороне, где проходила дорога на Ново–Сокольники.
— Они нарвались на русских, — неожиданно громко произнес Фрайтаг.
Шрадер продолжал следить за боем. В основном до них доносились автоматные очереди, но время от времени громко ухали пушки, и тогда небо озарялось ослепительными вспышками. Шрадер сделал вывод, что артобстрел ведется из двух разных точек.
— Нет, по–моему, это на наших позициях. Откуда у Трибукайта тяжелая артиллерия? Думаю, это русские ведут огонь по группе Волера.
Фрайтаг стряхнул с себя оцепенение и теперь возбужденно вглядывался во всполохи на горизонте.
Нет, это действительно говорили пушки — пушки, которые поливали ответным огнем другие артиллерийские орудия. В этом не было никаких сомнений.
— Может, это Трибукайт пытается пробиться, — предположил Фрайтаг. — Может, они оказались в ловушке между русскими и своими.
Шрадер задумался. Поначалу ему казалось, что Трибукайт со своим отрядом не мог пройти так далеко. Но теперь его мучили сомнения. Он посмотрел на часы. Что ж, может, они и дошли. Если двигаться быстро, они вполне могли успеть.
Они с Фрайтагом продолжали наблюдать, и в этих яростных вспышках света им виделась свобода. Они следили за ними жадно, хотя и с опаской. Казалось, вспышки озаряли небо совсем рядом, но он знал, что на самом деле до места сражения довольно далеко. Два или три километра как минимум. А может, и больше. И если двигаться прямо в их направлении…
Но нет, лучше этого не делать. Потому что тогда они придут прямо к месту боя. Им придется добираться до своих окольным путем.
— Черт, нам нужно поторопиться.
— Я готов, — ответил Фрайтаг.
— Нет, не сию минуту. Нас могут заметить. Черт, это надо же!
— Никто нас не увидит. Мы слишком далеко.
— Нет, — отрезал Шрадер.
Фрайтаг был готов вновь двинуться в путь. И чем раньше, тем лучше, ведь в противном случае его начали бы вновь одолевать сомнения в собственных силах. Он сжал зубы, чувствуя, как сквозь них прорывается дыхание. К глазам подкатили слезы, и он зажмурился.
А когда снова открыл глаза, то, к собственному удивлению, впервые увидел перед собой подбитый бронетранспортер, высвеченный дальней вспышкой огня. Повсюду на снегу валялись тела убитых. Шрадер также смотрел на них в немом изумлении — их оказалось гораздо больше, чем он мог себе представить. В ослепительных сполохах их жуткие позы вырисовывались со всей четкостью: неестественно вывернутые конечности, снятая с черепов кожа и тому подобные ужасы. По всей видимости — омерзительные последствия рукопашного боя или взрывов гранат. Что именно, в конвульсивных вспышках света понять было невозможно.
Фрайтаг смотрел на изуродованный взрывом бронетранспортер. Впрочем, судя по всему, одним только взрывом здесь не обошлось, потому что если бы он призадумался, то наверняка пришел бы к выводу, что русские сняли с машины и унесли собой колеса, пулемет, мотор и все то, что не было окончательно уничтожено взрывом. В результате от бронетранспортера остался лишь скелет. Он увидел головы мертвецов, торчащие из кузова. И хотя он знал, что эти люди мертвы, все равно испугался. Во вспышках света они казались ему живыми, они смотрели прямо ему в глаза. У одного из них голова раздулась, как арбуз, зубы же были оскалены в жуткой усмешке. Казалось, он тоже, как и он со Шрадером, с замиранием сердца следит за сражением.
Боже, ну и урод, подумал Фрайтаг, хотя вряд ли отдавал себе отчет в том, что хотел этим сказать. Им начинала овладевать паника.
— Они еще могут стрелять так всю ночь, — крикнул ему Шрадер.
— Тише, не кричи. Вдруг нас услышат? Черт, может, ты и прав.
В душе он надеялся, что перестрелка вот–вот утихнет, с нетерпением ждал этого момента. Но бой не утихал.
— Ну ладно, уговорил, давай выбираться отсюда. Помоги мне подняться.
Когда они вышли к краю леса, было еще темно. Чтобы не выдать себя стонами, Фрайтаг теперь жевал новый лоскут. Жевал размеренно и ритмично, а пожевав какое–то время, на пару минут вынимал изо рта, чтобы перевести дыхание. После чего вновь клал тряпицу в рот и принимался жевать. Это отвлекало, и тогда он начинал машинально переставлять ноги.
Его мучения затягивались и, главное, с каждой минутой давали о себе знать все больше и больше.
Черт, что там такое с его легкими, вновь и вновь задавался он вопросом. От отчаяния и боли ему хотелось выкрикнуть его во весь голос. Он с самого начала отнесся к травме по–философски, дал себе слово, что стерпит, преодолеет любые трудности, хотя и отдавал себе отчет в том, что, возможно, это будет нелегко. Но тогда ему казалось, что травма пустячная. Откуда ему было знать, что на самом деле все окажется гораздо серьезнее?
Они вышли к краю леса. Уже что–то. Наконец они преодолели снежную пустыню. Ощущение было такое, что чего–то они все же достигли.
Они двинулись через лес, однако уже через несколько минут сделали остановку, чтобы передохнуть.
Какое–то время назад они наткнулись на русских. Еще на равнине. Грохот боя вдали слегка поутих, хотя время от времени небо продолжали освещать вспышки, гремели взрывы, а иногда посреди тишины в небо взмывали ракеты, правда, с большого расстояния они казались лишь тусклыми точками. Но этого оказалось достаточно, чтобы разглядеть на фоне ночного неба силуэты русских минометов.
Какое–то время они ждали, прислушиваясь, не смея поднять головы. И еще принюхивались. Пахло жженым кордитом, бензином, машинным маслом, конским навозом. Обоняние сделалось настолько тонким, что ноздри улавливали любой запах. Приглушенное расстоянием, до их слуха также доносились конское ржание — видимо, где–то была устроена коновязь — и человеческие голоса — спокойные, хотя и слегка усталые. А еще звуки, какие бывают, когда люди заняты каждый своим делом: кто–то что–то грузил на машину, кто–то что–то уронил в снег.
