Тень (СИ) - Шмыров Виктор Александрович

— А премию что, и ты тоже?

— Да нет, — бич потускнел. — Кто нам премию даст. Это Николаю Ивановичу. Но он мне сам сказал: «Это, говорит, Толька, не только моя, это наша с тобой премия! Нужны деньги — бери! Хочешь в Крым, хочешь на Кавказ, куда хочешь езжай — гуляй! Я бы, говорит, без тебя этого золота ввек не нашел!» Да зачем мне деньги? Гульнули с корешами и все. Хороший он мужик, лучше не встречал, и на том спасибо.

— А в Тюмени как оказался? Тоже золото искал?

— Не-е. Умер Николай Иванович, сердце не выдержало.

— И ты — в Западную Сибирь?

— Еще бы! Звали меня, правда, другие в свои отряды, но я ушел. Болеть стал часто, климат там плохой, холодно и сыро, вот и уехал. Корешки говорили, что в Сургуте жить хорошо, нефть, мол, нашли, люди разные, деньги, опять же, есть...

— Когда ты переехал?

— Да и не помню. Лет восемь или девять, а может и меньше, я годы-то не считаю, мне без надобности.

— Ну, а с Малышевым как встретились? — спросил Никитин.

— А где он? Вы его поймали? — снова напрягся Шпрота.

— Убит твой начальник, убит. Говори, не бойся.

За отсутствием второго стула Никитину пришлось устроиться на боевской кровати, в ногах, на краешке стальной рамы, едва прикрытой тощим матрацем. Накануне, поздно вечером, он с группой вернулся в Чердынь. Дольше задерживать в тайге милиционеров не мог — служба райотдела стала выбиваться из наезженной колеи, и начальник приказал Лызину прекратить поиски. Ни живого, ни мертвого геолога обнаружить не удалось; неоднократно прошарив прибрежную тайгу и дно Кутая, Евгений Александрович укрепился во мнении, что Олег убил или тяжело ранил Малышева, и, раненый, тот утонул. А труп найди-ка в такой реке: то омуты бездонные у скал, то перекаты да пороги, местные говорили, что порой через год, а то и позже отпускает река свою добычу. Но неопределенность все же оставалась. Лызин считал, видимо, иначе, и от того было муторно.

— Верно, убит?

— Ну да.

Шпрота воспринял известие недоверчиво: веки его снова стянулись в тонкие щелочки, узкий лобик наморщился и потемнел, губы беззвучно зашевелились. Толька-Шпрота думал.

— Ну ладно, — наконец решил он. — Пусть будет по-вашему, начальники. Я ведь правду сказал — сам он меня нашел. Я тогда даже работал, в артель на промысел записался, а тут он и объявился.

— Когда это было?

— Недели две назад, сейчас посчитаю, — снова зашелестел провалившимися в беззубый рот губами, — ну да, точно, перед днем медиков, Козел еще, Козлов Яшка — артельщик, говорил, что отмечать будем, готовиться надо.

— Ну и что Малышев?

— Как что?! Пришел аккурат в обед, мы ушицу хлебали. Подсел, бутылку достал, как полагается... А потом меня спросил, говорит, промывальщик срочно нужен месяца на два-три, до конца сезона, что ему меня Павел Николаевич рекомендовал. Вот и все.

— И ты сразу же согласился?

— Так он ведь сказал, что от Павла Николаевича!

— А кто это — Павел Николаевич?

— Ветров. Буровик он. Буровой мастер. Я у него две зимы трудился, он мне как отец родной. Уж если он просит, я для него... Да и самому интересно стало, сколь годков лоток в руках не держал.

— Как Малышев представился?

— Все честь по чести. Документик с фотокарточкой предъявил, от института, Малышев Павел Петрович, научный работник, сказал, что его льды и золото интересуют.

— Золото?

— Ну да. Он говорил, что золото на его гипотезу работает, объяснял, да я не понял толком, образование-то у меня...

— Он сказал, что нужно будет за Урал ехать?

— Говорил, что начнем с этой вот стороны, а потом обратно через горы перевалим.

— Тебе ничего странным не показалось?

— Тогда нет.

— А потом?

— Потом? Не знаю я о нем ничего, гражданин начальник, — Шпрота говорил ровно, без обычного ерничества и надрыва, даже вроде грустно. — Но геолог он, точно. И хороший геолог! Я уж разбираюсь, поработал с ними, пожил, всяких насмотрелся. Работать умеет, что надо сам делает, не заставит лишнее за себя пахать, лопаты не брезгует. Вот только глаза у него...

— Что глаза?

— Дурные... Ничего плохого он мне, вроде, за эти две недели не делал, наоборот, но задумается порой, глянет на меня — мороз по коже.

— На Кутай давно прибыли?

— Давно. Из Майского прямо на другой день выехали — и сюда.

— Всё вдвоем были? Никого не встречали?

— Не-е. Всё вдвоем. Вот только в Свердловске, при пересадке, часа четыре времени было, так он куда-то уходил, но к поезду вернулся, а так все вместе.

— Где ты его ждал в Свердловске?

— На вокзале, где ж еще? С моей-то рожей да в город...

— А он что, но делам ходил?

— Не знаю. Посиди, говорит, тут, я сейчас, а сам... Может, ездил куда, а может, и нет, я-то ему зачем? Он вон какой, а я? Конфузил бы только...

— На Кутае все на одном месте стояли?

— Да нет, начальник. Сначала на лодке вверх да вниз. Он вроде как осматривал реку-то, сам, видать, раньше на ней тоже не бывал, но карта у него, все по ней сверялся.

— Какая карта, в планшетке?

— Да нет, другая, самодельная, вроде как абрис. Он ее в кармане штормовки держал, мне не показывал, а как место подходящее заметит, так остановится, осмотрит, карту свою достанет, прикидывать начнет... Я удивлялся еще, почему абрис? У нас на Алдане такие были, так там понятно, дикий край, никаких карт других вообще не было, а здесь?

— Что он искал?

— Да не знаю... Приметил только, что мы все больше у ручьев разных да островов останавливались. А потом в том месте встали и шурфы стали бить.

— Понятно... Ну а золото? Много намыли?

— Да нет, куда там! Да и какое здесь золото? Я, конечно, граждане начальники, не геолог какой, образование у меня — я уже говорил, но повидал я его, проклятого, немало. Так что без наук знаю, где можно взять, за то меня Николай Иванович держал, а здесь все не так... Вот если б Николай Иванович, он бы вам точно сказал, есть или нет здесь золото, но по-моему — нет.

— Но на лотке-то было!

— Так это ж знаки только, блеск. Я его вам, хотите, прямо вот тут, — кивнул головой на окно, — намою, во дворе, поупираюсь, а намою. Его где больше, где меньше... На Кутае — много, но это еще не золото.

— Ну а самородки не попадались?

Бич уставился на Никитина, даже приподнялся в постели, пожал под серым одеялом забинтованными плечами:

— Какие самородки, начальник? Это же тебе не Клондайк и даже не Колыма!

В дверь заглянул врач.

— Товарищ Лызин, — зашептал, — к телефону!

Оставшись наедине с Никитиным, Шпрота подобрался. Этот второй опер был связан со стрельбой, болью, ранами, всем ужасом, пережитым им там, на Кутае; Шпрота его боялся.

— Ну а почему он в вас стрелял?

— Не знаю, начальник, ей-богу, не знаю! Ничего я ему не сделал, как на духу говорю! Сам не знаю, это он в вас, а не в меня стрелять должен был, наверно, перепутал.

— Ну вот что, — бросил вошедший Лызин. — Разговор ваш интересный в Перми продолжите. Так что готовься к перелету, путешественник! — подмигнул даже.

— А я чё, я готов.

Лызин подхватил Никитина под руку и повел из палаты. Обостренным слухом привыкшего к невзгодам человека Шпрота успел услышать последние его слова, сказанные товарищу в дверях палаты:

— В отдел, полковник звонит, и Вилесов что-то откопал, сидит, ждет. Держись, сейчас с нас с тобой за два утерянных трупа три шкуры спустят!

Мною, экспертом Пермской НИЛСЭ Кругловой Н. Г., произведена технико-криминалистическая экспертиза удостоверения Ленинградского научно-исследовательского института геологии Министерства геологии СССР за № 658, выписанного на имя Малышева Петра Павловича, и открытого письма того же института.

Перед экспертизой были поставлены вопросы:

1. Не подвергался ли какой-либо из этих документов подчисткам, припискам, исправлениям или другим изменениям? 2. Не произведена ли замена фотокарточки на удостоверении? 3. Фабричным или кустарным способом изготовлена печать, оттиски которой имеют эти документы? 4. Не дорисована ли какая-либо часть оттиска печати?