Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Т.3. Грабители морей
Сам не подозревая всей важности предстоящего разговора, Ингольф отвечал, что ему все равно, когда ни поговорить, и успокоенный Надод улегся в свой гамак, получив возможность на свободе обдумать и обсудить дело со всех сторон.
Во всяком случае, он решил идти на любую крайность, лишь бы не выпускать из рук представившуюся возможность отомстить. Одну минуту он даже думал взять всю экспедицию в свои руки, устранив Ингольфа, но потом сообразил, что Ингольф ни за что не отдаст ему под командование сколько-нибудь значительную часть экипажа, без чего дело не могло выгореть… В конце концов Надод решил сказать Ингольфу все прямо, рассчитывая, что капитан пиратов не устоит против заманчивого соблазна — одним ударом достичь главной своей цели.
Пора, однако, объяснить, каким образом Надод и Ингольф сошлись так близко, какие обстоятельства их свели.
Читатель, конечно, уже понял, что Надод Красноглазый — не кто иной, как бывший розольфский крепостной, убежавший из замка после перенесенного ужасного наказания. Со времени бегства он повел такую жизнь, которая очень скоро довела его до тюрьмы, где он довершил свое воровское образование и после отбытия наказания сделался ужасом всего Стокгольма. По выходе из Эльсинорского острога он навербовал целую шайку мошенников и ловко распоряжался действиями ее, но по доносу одного из своих подручных, подкупленного полицией, был пойман и приговорен к каторжным работам. Когда его привели на эшафот и палач обнажил его могучие плечи, чтобы наложить позорное клеймо, Надод вдруг встряхнулся и сбежал с помоста, так что его потом лишь с большим трудом укротили при помощи целого взвода солдат.
С этого дня безобразный урод поклялся в непримиримой ненависти к обществу и скоро прославился столь дерзкими разбойничьими подвигами, что в их совершение можно бы, пожалуй, и не поверить, если бы о них не свидетельствовали официальные судебные документы.
Двадцать два побега из острогов и тюрем Швеции совершил Надод, обращая в ничто все чрезвычайные предосторожности, принимаемые для того, чтобы помешать ему. Всякий раз его ловили, потому что исключительная наружность мешала ему скрыться, и снова он совершал более или менее ловкий побег.
Сначала он только крал и грабил, но в конце концов озлобился настолько, что поклялся отомстить судьям, беспрестанно приговаривавшим его к наказанию. И вот в одно прекрасное утро Стокгольм был потрясен ужасной вестью: Надод опять убежал из острога, а пятеро судей, заседавших в то время, когда разбиралось его последнее дело, были найдены зарезанными в своих постелях.
С этого дня его никто больше не видел, но страшная рука урода чувствовалась во всех дерзких кражах, грабежах и убийствах. Полиция всех государств Европы безуспешно старалась отыскать его.
Затеяв свой последний побег, Надод притворился, что у него паралич всей левой половины тела, и пролежал целый месяц, не шевеля ни левой рукой, ни ногой и ужасным образом скривив левую сторону лица. Роль свою он сыграл с таким совершенством, что тюремный врач поддался обману и объявил, что второй такой удар навсегда избавит общество от опасного врага. Накануне побега Надоду было, по-видимому, особенно плохо, так что для него призвали пастора. Тут произошла интересная сцена между пастором и притворно умирающим.
— Зачем вы пришли смущать меня в последние минуты моей жизни? — едва внятно пролепетал Надод.
— Раскайся, сын мой, — ласково отвечал пастор, — искреннее раскаяние искупает всякий грех.
— Говорят вам, убирайтесь вон! — с гневом прошептал больной. — Я вас не звал. Зачем вы пришли?
Тогда пастор попросил позволения остаться с «умирающим» с глаза на глаз. Начальству было доложено, и оно разрешило сторожам, не уходившим из камеры Надода ни днем, ни ночью, выйти на некоторое время.
— Сын мой, отчего ты не хочешь раскаяться? — спросил пастор, когда остался с Надодом наедине.
— Послушай, говорят тебе, убирайся! — начал выходить из себя закоренелый злодей.
— Потише, Над, потише! — сказал пастор несколько громче. — Шпионов нет, незачем притворяться.
— Кто же ты такой? — вскричал удивленный разбойник.
— Тебе какое дело? — пожал плечами мнимый пастор. — Меня к тебе послали…
— Кто послал?
— Не знаю.
— Стало быть, ты шпион.
— А ты глупец.
Надод покраснел от гнева.
— Ну, ну, не сердись, — продолжал неизвестный. — Если ты считаешь меня шпионом, зачем же ты все время шевелишь левой рукой, которая у тебя будто бы в параличе?
— И то правда, — заметил сконфуженный Надод.
— Если бы я был шпион, мне бы не о чем было с тобой говорить, и я бы ушел. Но я останусь, чтобы исполнить данное мне поручение.
Неизвестный вытащил из-под рясы какой-то сверток и пояснил:
— Тут все нужное для побега. Спрячь под постель. И запомни то, что я тебе сейчас скажу. «Грабителям морей» нужен человек твоего закала. Хочешь командовать людьми, которые будут исполнять любое твое приказание, переносить всякую пытку, не выдавая своих братьев, и с улыбкой всходить на эшафот?
— О! С такими людьми я переверну весь мир!
— В таком случае, как только освободишься, поезжай в Англию, в город Чичестер, спроси там нотариуса Пеггама и скажи ему: «Я тот, кого ждут»…
И, не меняя тона, мнимый пастор вдруг прибавил без всякого перехода:
— Да будет с тобою мир, сын мой!
Бандит слегка повернул голову и понял: дверь в это время отворилась, и посетителю снова пришлось взяться за роль пастора.
Вошедший сторож объявил, что срок, назначенный для свидания, прошел. Пастор встал и простился с «умирающим».
— Ночи не проживет, — тихо произнес он в дверях и сокрушенно вздохнул.
XII
ПРЕДСКАЗАНИЕ МНИМОГО ПАСТОРА оправдалось: Надод действительно не прожил этой ночи в тюрьме.
По тюремным правилам освещать камеры полагалось только от семи до десяти часов вечера, а между тем зимой в шесть часов бывает уже совсем темно. Сторожа на минуту вышли зачем-то из камеры, и Надод этим воспользовался и развернул принесенный ему «пастором» сверток.
В свертке оказались бритва и костюм сестры милосердия.
— Вот оно, оружие о двух концах! — произнес бандит, улыбаясь зловещей улыбкой.
Сначала он подумал воспользоваться сном сторожей, перерезать им обоим горло и убежать, но вспомнил, что ему придется идти через гауптвахту, а уж там его, конечно, не пропустили бы. Тогда Надод придумал другой способ, который и удался благодаря своей крайней дерзости.
