Кеннет Оппель - Небесный охотник
До встречи с Кейт я никогда особо не думал о деньгах. Зато думал теперь. Я всё время думал о деньгах. Они были везде. Я видел банкноты и монеты на обтянутых перчатками пальцах джентльменов и леди, сверкающие ярче золотых слитков. Видел деньги моих товарищей по Академии в их одежде, и обуви, и письменных принадлежностях. Я видел монеты, сияющие, словно драгоценные камни, в темных волосах Кейт.
Я был дураком, не задумываясь о деньгах. Когда руки у моей матери совсем разболятся и она не сможет работать, а сестры подрастут, деньги будут нужны им ещё больше, чем теперь. Я не желаю, чтобы мои маленькие сестрички нуждались в чем-либо, не желаю, чтобы они выходили замуж за тех, кого не любят, лишь бы свести концы с концами. Я хочу позаботиться о них. Без денег от меня никакой пользы. Если нет денег, надо мной можно смеяться, и вышвыривать из ресторанов, и отпихивать с пути таких, как мистер Слейтер.
Ночь проходила, нескончаемая и короткая. Я дрожал и кутался в драный китель и жалел себя. Но ещё до того, как встающее солнце окрасило алым самую высокую горгулью собора Нотр-Дам, я принял решение.
5
НА ГЕЛИОДРОМЕ
Утром я пошел в Квебек-банк и снял со своего счета все деньги. Сначала я думал, что мне не разрешат это сделать: после ночевки под мостом я был ужасно грязный. Но, сравнив мою подпись с образцом и шепотом обменявшись несколькими словами с управляющим, кассир отсчитал мне пачку хрустящих банкнот. Когда я взял их в руки, мне показалось, что их ужасно мало. Я гадал, согласится ли какой-нибудь приличный капитан, чтобы его судно зафрахтовал шестнадцатилетний мальчишка, пусть даже сулящий забить сокровищами весь грузовой отсек. Я положил деньги в конверт, заклеил его и поспешил на улицу Авро к трамвайной остановке.
Я знал, что поступаю безрассудно, и жалел, что рядом нет никого, чтобы дать разумный совет. Я подумал про капитана Уолкена и База. Но капитан Уолкен вел «Аврору» где-то на Востоке, а Баз проводил отпуск с молодой женой на одном из островов вблизи Великого Барьерного рифа. Оба они всегда давали мне хорошие советы. Я не знал, к кому ещё обратиться. Мои профессора из Академии были людьми знающими, но какими-то отстраненными, и я не чувствовал особой привязанности ни к одному из них. К декану Пруссу я обратиться не осмеливался, потому что знал, что, явись я к нему с подобным безумным планом, он просто пригрозит мне отчислением.
Я запрыгнул в трамвай, идущий к Булонскому лесу. Мне повезло, и я отыскал свободное место. Как бы мне хотелось обсудить всё это с Кейт! Но я не хотел даже думать об этом. Стоило мне вспомнить, как Слейтер склонялся над ней, меня захлестывала жгучая волна унижения, и гнева, и ревности, и я должен был стискивать зубы, чтобы не завыть, будто лунатик.
Кейт хочет «Гиперион».
Но она его не получит. Все её деньги не помогут ей купить его.
Он будет моим. Я вернусь в Париж богатым человеком, и к тому же обладателем вожделенной зоологической коллекции. И тогда посмотрим, так ли легко будет пренебрегать мною.
Воздушные трассы над Парижем всегда оживленные, но по мере того, как мы приближались к аэропорту, они становились и вовсе переполненными. Некоторые роскошные лайнеры, вроде «Авроры» и «Титании», швартовались к Эйфелевой башне, но большинство других, и все торговые суда тоже, причаливали в парижском аэропорту, среди многочисленных парков Булонского леса. Я отлично знал этот район, поскольку все курсанты Академии регулярно ездили сюда на занятия и тренировочные полеты.
Вдоль границы аэропорта выстроились огромные бункеры для хранения топлива, помеченные яркой эмблемой Консорциума Аруба. Поднимал корабли в небо гидрий, но их прожорливые двигатели насыщало топливо Аруба. А кроме того, именно оно же обогревало и освещало Париж, да и практически любой город мира.
На конечной остановке я соскочил с трамвая. Над головой воздушные корабли описывали грациозные круги, ожидая разрешения диспетчера на посадку. Их вид в небе неизменно волновал меня. Даже проведя шесть месяцев в Париже, я всё ещё чувствовал себя на земле немножко чужим, как будто не только тело мое двигалось здесь медленнее, но и мысли тоже. Казалось, на всё мне требуется больше времени. Иногда я ловил себя на том, что смотрю на облака, несущиеся по небу, и жалею, что моя жизнь не мчится с такой же скоростью. Теперь мне было приятно думать, что скоро я смогу оказаться на одном из этих кораблей, готовых стартовать в небо.
Я шел по улице Цеппелин, разыскивая адрес, который дала мне Надира. Теперь я понимал тот огонь отчаянности и безрассудства, который заметил ночью в её глазах. Я хотел «Гиперион». Я видел заполучить мысленным взором его заледеневший корпус, и он представлялся мне пещерой Аладдина, которая разом решит все проблемы. Я не знал, не является ли её пресловутый ключ просто мистификацией, но если Надире хватит смелости, чтобы попытаться достать корабль с высоты в двадцать тысяч футов, то она в любом случае может оказаться полезным спутником.
Вдоль улицы тянулись складские помещения и дома с меблированными комнатами для воздушных моряков, которые то наводняли аэропорт, то исчезали, подобно приливам и отливам. После великолепия бульваров в центре Парижа улица Цеппелин имела весьма обветшалый вид. Даже в этот ранний утренний час по ней слонялись горластые матросы, от которых разило перегаром, в дверях стояли бесстыжие проститутки. Одна заглянула мне в глаза и подмигнула, и я испугался, вдруг она выйдет и заговорит со мной, так что уставился прямо перед собой и быстро пошел дальше. Всё это было не ново для меня; я уже успел навидаться воздушных гаваней в своей жизни.
Надира жила в меблированных комнатах над парусной мастерской. Дом выглядел чуть приличнее большинства остальных, и во внутреннем дворике меня встретила жизнерадостная хозяйка, намывавшая шваброй мостовую из плит.
— А, цыганская принцесса. Но она ушла, дорогой мой.
— Думаю, она не сказала, когда вернется?
— Нет. Но если вы скажете мне свое имя, я передам ей, что вы её спрашивали.
— Мэтт Круз, — сказал я, сомневаясь, стоило ли сообщать ей свое имя.
— Ах, но в таком случае, дорогуша, она оставила вам записку.
Она на мгновение скрылась в доме, бросив меня во дворе одного. В окно первого этажа мне видны были мастера, сидящие за длинными столами и усердно сшивающие из больших кусков мембранной оболочки газовые отсеки для воздушных кораблей. Гидрий — легчайший газ на земле — а иначе как бы такие огромные сооружения могли подняться в небо, — но он также и коварен и может утекать через мельчайшие повреждения оболочки. Мембранную оболочку делают из коровьих кишок, специально обрабатывая их, чтобы они стали газонепроницаемыми.
