Валерий Нечипоренко - Ловчий
— Что значит — «белое пятно»? — недоуменно нахохлился он. — Выходит, проявлял какой-то халтурщик. Нет, Дима, у меня все получается четко. При любом освещении.
Похоже, он так и не понял подтекста. Зато Гарик заговорщицки подмигнул мне. Мир был восстановлен, и беседа перешла в спокойное русло.
Через час Гарик засобирался домой.
— Куда торопишься? Посиди еще. — Пименов кивнул на стол, которому я не давал пустовать.
— Пора, — мужественно ответил Гарик. — Завтра много дел. А ты, Николай, оставайся.
— И останусь, — хмыкнул тот. — Мы с Димкой еще потолкуем о всякой всячине.
— Тогда на посошок!
Мы выпили, затем я передал Гарику объемистый сверток.
— Обещанное. Для Ларисы и Яны.
Он вздохнул, но гостинец принял. Наклонился ко мне и прошептал:
— Значит, завтра, в полдесятого. Димка, приезжай с пустыми руками, не то я обижусь! Завтра моя очередь.
— Хорошо, хорошо! Буду точен как часы. И повода для обиды не дам.
Гарик ушел.
Мы с Пименовым остались вдвоем.
«Свободный художник» держался молодцом. Посмотрим, однако, надолго ли его хватит.
Я наполнил стопки и хлопнул себя по лбу, словно осененный внезапной догадкой:
— Кстати, Гарик говорил тебе о цели моего приезда в Питер?
— Дела-делишки!
— Да, дела-делишки, которые, между прочим, могут и тебе, Николай, дать хороший заработок.
В его несокрушимой броне появилась первая трещинка.
— А в чем соль?
— Я представляю фирму, которая оплачивает рекламу в питерской прессе. Речь идет о малосерийном оборудовании. Текст и фотоснимки аппаратов. Вот я и подумал: а почему бы над этим не поработать художнику-оформителю? Сейчас эта реклама сухая, понимаешь? А если оживить какой-нибудь милашкой в бикини?
— Элементарно, — кивнул он. — Красотка верхом на пылесосе.
— Вроде того. Работа всерьез и надолго, Николай. Платить будем по высшей шкале.
Он пожевал губами, затем вскинул на меня глаза:
— Послушай, Дима, чего воду в ступе толочь? Тебе надо посмотреть мои работы, чтобы ты не сомневался, верно?
— Отличная идея!
— Я тут рядом живу, на Марата. Айда прямо сейчас. Это, — он поочередно указал пальцем на бутылку и закуски, — заберем с собой. На всякий пожарный добавка у меня найдется.
— Да, но… Неловко перед твоими домашними.
Он рассмеялся булькающим смехом.
— Я не из подкаблучников, как Гарька. Сам себе хозяин. Один живу — понял? Айда!
* * *Пименов обитал в классической коммуналке: длиннющий общий коридор, куда выходило не менее дюжины дверей, построившиеся вдоль стен комоды и сундуки, подвешенные узлы и велосипеды, взрывчатая смесь разнородных запахов и звуков…
Пока мы шли мимо этого хозяйства к его комнате, я подумал, что Гарик, несомненно, часто бывает у приятеля в гостях. Не исключено, что именно здесь, с ведома или без ведома Пименова, он спрятал свое «сокровище». В каком-нибудь узле, куда не заглядывают годами. Ведь и я собираюсь предпринять нечто подобное в квартирке Алевтины. Тайник сверхнадежный — кому придет в голову рыться в чужом старье?
Пименов достал ключ и открыл разболтанную дверь, хранящую следы двух выломанных когда-то замков.
Он занимал комнату примерно в двадцать квадратных метров. В дальнем правом углу высилась сколоченная из фанеры и реек будка размером два на полтора метра — как я догадался, его то ли студия, то ли фотолаборатория. Обстановка вызвала бы горячее одобрение самого непреклонного спартанца: ободранный шкаф легендарного типа «Гей, славяне!», такой же стол и два стула, железная кровать, этажерка, на которой уместились книги, посуда и хозяйственный инвентарь… На шкафу — до самого потолка — и в левом углу громоздились большие картонные коробки. Некоторое разнообразие в интерьер вносили старенький телевизор, древний дребезжащий холодильник да радиоточка городского вещания. Если Пименов и вправду был человеком-государством, как он объявлял Касаеву, то это государство к зажиточным явно не относилось.
А не мог ли Касаев держать одну из копий здесь, в комнате Пименова, осенило вдруг меня. Если это так, то я добьюсь цели гораздо проще. И безопаснее. Сейчас напою «свободного художника» вусмерть (предварительно выкачав информацию) и, когда он свалится с копыт, наведу шмон, благо неприхотливость интерьера существенно облегчает задачу.
По-своему истолковав мой взгляд, Пименов хладнокровно заметил:
— Не вижу никакой трагедии в том, что у меня нет шикарного коттеджа. Мне есть где спать и укрываться от непогоды, есть где работать. Многие и того не имеют. Вот пройди сейчас на Московский вокзал и, ручаюсь, обнаружишь уйму бедолаг, которые позавидовали бы мне черной завистью.
— Ты — счастливый человек, Никола, если и вправду так думаешь.
— Каждый — сам кузнец своего счастья, — нравоучительно изрек он. — Но вообще, быть счастливым куда проще, чем кажется некоторым. Надо всего лишь уметь радоваться тому, что ты получил от жизни, и помнить, что гораздо больше людей не имеют даже этого. Мне покойный папаша всегда говорил: «Николка, никогда никому не завидуй и не обижайся на судьбу. Как бы ни было плохо, оглядись по сторонам. Обязательно увидишь кого-то, кому еще хуже. Понаблюдай за ним и порадуйся за себя. Вот и вся премудрость жизни».
— Твой отец был истинный философ.
— Он был простым работягой. Воевал, голодал, бедствовал, мерз, болел, но до последнего дня жил в ладу с собой. Что и мне завещал.
Мы выпили за папашу Пименова и за людей, умеющих жить в ладу с собой.
Гусиная, с острым кадыком, шея Пименова все ниже клонилась к столу, но пока он держался. Как стойкий оловянный солдатик.
Я налил ему еще.
В дверь постучали.
— Открыто! — проскрипел хозяин.
В комнату прошмыгнула маленькая сгорбленная старушка с совершенно белыми жидкими волосами, собранными на затылке в узелок.
— Коля, у тебя не найдется щепотки соли? Сварила себе картошечку, села за стол, а солонка-то у меня пустая… — Ей могло быть и девяносто, и все сто.
— Для тебя, баба Нюра, всегда! — Пименов сделал широкий жест. — Рюмочку хлопнешь?
— Ну налей, — милостиво разрешила она. — Только не через край.
— Щас!
Он насыпал ей в бумажку соли, протянул бутерброд с ветчиной:
— А это тебе, баба Нюра, к картошечке…
— Спасибо, Коля, спасибо, Бог тебя не забудет!
Когда старушка ушла, я подумал о том, что копия компромата может храниться у нее. Или у другого соседа. Или у третьего. В коммуналках ведь не только грызутся, здесь нередко возникают весьма странные дружбы и люди стоят друг за дружку горой…
