Александр Барченко - Из мрака
— Успокойся, Джек. Не надо так волноваться!
Мальчика трясла теперь лихорадочная дрожь. Сероватая бледность набежала на смуглое лицо. Потухли большие глаза. Весь он, словно после страшного напряжения, как-то погас, обвис в кресле, сразу превратился в обыкновенного беспомощного ребёнка.
Доктор плеснул из кофейника, стоявшего на тумбочке возле генерала, на блюдце чуточку кофе, достал из кармана чёрный пузырёк с плотно притёртой пробкой-капельницей, отмерил в кофе чуть заметную каплю тягучей жидкости.
— С тобой это часто бывает, Джек? — спросил он, поддерживая голову ребёнка, заставляя того проглотить кофе.
Джек, стукая зубами о блюдце, втянул жидкость, устало откинулся на спинку кресла. Минуты две пролежал с закрытыми глазами. Потом выпрямился, отозвался прежним спокойным голосом взрослого:
— Когда со мной говорит учитель, я лежу в постели весь день. Они не дают мне этого, — Джек кивнул в сторону блюдца.
Генерал де Марелль чувствовал себя, должно быть, шероховато среди этой напряжённой, почти истерической обстановки. Не допил своей чашки, шумно поднялся с дивана, усиленно заморгал в сторону дочери.
— Cher maître! Мы так бесцеремонно злоупотребляем вашим временем. Не теряем надежды видеть вас у себя.
Эме де Марелль снова взяла со стола привлёкший её внимание портрет. Словно нехотя поставила на прежнее место, повернулась к хозяину с умоляющим видом:
— Доктор, я беру с вас слово. Я думаю, мы вам надоели, я любопытна, как девчонка.
Она спохватилась, вспомнила что-то, смущённо повернулась к отцу:
— Папа. Мы с вами совсем забыли про нашу просьбу!..
Генерал поспешно перебил:
— Поспеем, поспеем. Нельзя накидываться сразу на человека. Не в последний раз видимся.
Девушка настойчиво перебила:
— Почему не сказать сейчас? У доктора могут представиться другие планы.
Хозяин перебил вежливо:
— Я прошу располагать мною, мадемуазель. Чем могу быть полезен?
Девушка смущённо замялась. Генерал ответил ворчливо:
— Этой голове надо было родиться мальчишкой. В самом деле… Вместо того чтобы заняться делом, побывать в обществе, этот сорванец намерен вернуться в Европу.
— Мне надоело ваше «общество», — капризно оборвала Эме. — Я молчу по целым часам в обществе жён наших приятелей. Я ничего не понимаю в хозяйстве и в модах. У меня нет подруг. Джемма умерла… А мисс Меджвуд я не могу теперь видеть. Вы подорвали во мне к ней всякое доверие, доктор. К ней и её «братьям» и «сёстрам». Вы и должны отвечать.
— С удовольствием соглашаюсь нести ответственность.
— Девчонке взбрело на ум опять записаться в студентки, — пояснил генерал с видимым неудовольствием. — Ваши лавры, cher maître, не дают ей спать. Узнала, что вы отправляетесь в Европу, и хочет навязаться вам в попутчики, вот.
Доктор ласково улыбнулся девушке.
— Могу только одобрить ваше намерение. Мы переговорим об отъезде на днях. Вы мне доставили искреннее удовольствие вашей просьбой. Вы так напоминаете мне Джемму.
Генерал подхватил облегчённо:
— Довольно!.. Ну, теперь собирайся. И так ко второму действию дай Бог попасть.
Девушка лукаво блеснула глазами.
— Папа! Ваше нетерпение может показаться подозрительным. Разве вы слушаете «Фауста» первый раз в жизни?
Генерал сразу очутился в своей сфере. Сдвинул со стуком каблуки; с видом отчаянного гамэна закрутил эспаньолку. Отозвался, польщённый:
— Какова? Старика отца заподозрить… Дитя моё, нельзя же оставлять приглашённых в ложу одних. В самом деле…
— Миссис Абхадар-Синг приедет с племянницами.
— Вдова Абхадар-Синга здесь? — осведомился из своего угла молчаливый миллионер.
— Очаровательная женщина! — отозвался генерал, сладко прищурив глаза. — О-ча-ровательна. И какой характер. Жить восемь лет в глуши, в джунглях, с больным капризным стариком на руках. Это подвижничество… Однако позвольте пожелать…
Доктор крепко пожал волосатую руку генерала. Спросил:
— Вдова Абхадар-Синга будет жить в Бенаресе?
— А… И вы её знаете? К сожалению, нет. Мадам также мечтает о Европе. Здесь, в Бенаресе, она по делам. Старикашка-покойник, между нами, был азартный делец. Вдова решила всё ликвидировать. В Бенаресе ей предстоит реализовать что-то около семи миллионов. Кругленькая цифра, не так ли?
— Старик поступил как джентльмен. Иначе и не могло быть… Здесь у неё счёт на Смита. Кстати, о чём бишь я хотел вас спросить, дорогой мой набоб…
Генерал вернулся с порога, уцепился за пуговицу визитки Гумаюн-Синга, с таинственным видом понизил голос:
— Правда, сегодня шептались на бирже, в кулуарах, будто бы Смит… непрочен?
— Ничего не могу вам ответить на это. Не имею с конторой Смита никаких отношений. Как посторонний не знаю. Смит слишком крупная величина.
— Очень! Крупная величина с крупным треском и падает. Если враки — тем лучше. Старик — способная шельма. Хотя, знаете, очень тревожный симптом. Нынче столкнулся на бирже с Саммерсом — лорд, крупный пайщик. Подозрительно этак улыбается на вопросы, скрутил губы.
— Ничего не могу сказать, генерал.
Доктор проводил гостей до веранды, дождался, пока Желюг Ши захлопнул дверцы автомобиля, вернулся в кабинет.
Гумаюн-Синг ходил медленными размеренными шагами, заложив за спину руки. И его белоснежный тюрбан то тускнел в тени абажура, то вспыхивал ярким пятном в освещённом пространстве, мерцал красным глазом рубиновой пряжки.
Доктор машинально передвигал на столе брошюры, захлопнул кожаный ящик с препаратами, поглядел на лица, смотревшие из рамок, такие знакомые и такие далёкие, отодвинул портреты к стене. Молча постоял у стола, придвинул кресло, уселся, устало уронил голову на руки.
Гумаюн-Синг тихо шуршал подошвами по ковру. Остановился. Выронил тихо, вопросительным тоном:
— Вот и расплата?
Доктор отозвался, не поднимая головы:
— За что?
— Я говорю про старика Смита, — сказал индус, и в голосе его протиснулись сухие враждебные ноты. — Карма не прощает. Мы можем винить негодяя, подучившего женщину. Но виноват Смит сам.
Доктор молчал. Гумаюн-Синг сказал раздумчиво:
— Старик погиб. На него давно точат зубы. Заминка в расчёте с наследницей клиента сразу развяжет языки. Строить спекуляции на умирающих с голоду…
Доктор отозвался:
— Ты знаешь, как тяжело мне слушать всё это. Я бессилен помочь.
— Бессилен? Но ты можешь требовать помощи у любого из братьев. У меня, наконец.
Доктор тихо покачал головой.
— Требовать? Нет. Требовать я не имею права. Старик осудил себя сам. Но за мной остаётся право… просить.
