Владимир Туболев - Воробьиная ночь
— Ты уверен, что тот самый?
— Соседи утверждают — тот.
— Продолжай наблюдение. Я свяжусь с КП. Расчетное границы?
— Тридцать шесть.
— Следи. Конец.
— О нас? — спрашивает Аслан.
— О нас.
Его лицо мрачнеет. Командиру тоже радости мало. Ну и растепа! Вот это и план, вот это и подготовка к вылету. Сообразил — отделался от пистолетика. Даже Балабан оказался предусмотрительней, хотя ему и предусматривать было что-то вовсе ни к чему. Вот так все планы. Вот так учеты и расчеты. Учат дураков, да не в коня корм. Заткнись и думай. О чем думать? Твои стратеги тоже лопухнулись. Вот это греет. Ах, как греет. Не один идешь ко дну — и у соседа корова подохла.
— Вы считаете, что они все-таки на нас нападут? — спрашивает Аслан.
— Я ничего не считаю, — хмуро говорит командир, хотя и думает про себя: я обязан так считать. Я много чего был обязан, да не обязался. — Кстати, что мы все-таки везем?
— Ну…
Он поворачивает к Аслану голову, смотрит жестко.
— Опасаетесь, что побегу им сообщать? Я должен принимать решения. А для этого должен знать.
— Оружие.
— Какое именно?
— Автоматы… пулеметы…
— Черт бы вас… Тогда понятно.
— Что вам понятно?
— Им это известно.
— Им не может быть это известно! Наши люди…
— Ваши, ваши, — ворчит командир. — Или наши.
Хоть собачьи, хоть телячьи — на его голову. Его вдруг обдает холодком. А если это — Кедров? Запросто. Зачем ему, чтоб русские автоматы стреляли в русских? Зелененьких ему это не прибавит. Один звонок… Погибнут самолет и летчики? Даже пожалеет. Искренне. Как пожалел волк кобылу. Или крокодил, пустивший слезу. За сведения ведь могут и приплатить? Хороший рейс. Хороший бизнес. Одним — промолчать, другим — сказать. И концы в воду.
Коротка ты, воробьиная ночь. И можешь оказаться совсем коротенькой. Где твои громы и молнии? Грозы мне нужны!
Вот уж о чем ни один пилот в здравом уме не мечтает. Нужда заставит… прокукарекаешь?
Гадство.
Весь лексикон всего экипажа и чуть больше, как и положено командиру. И никаких тебе мыслей о вечном, благом и возвышенном. Один сплошной вой и мат в ожидании действий и невозможности приступить к ним немедленно. Прорва затягивает все глубже, а ты вынужден, зажав дыхание и волю, подчиняться течению.
Я долго могу терпеть, а потом наступит и мой черед. Нашему бы теляти… Выигрывает тот, кто умеет ждать. Вспомни, как тебе с Багуном досталось на этой чертовой кимберлитовой трубке, которую вы так некстати обнаружили. Ты еще там мог остаться вечным памятником и себе, и ей. Да вот не остался же, и трубочка тоже — тю-тю. Испарилась. Мыслишки — не шило, иголкой виляют туда, где послабже? Виляют. Печенка заставит — она ведь не броневая.
Он косит глазом на дуло пистолета-пулемета. Потом снова поворачивает голову и застывает.
— Если к нам припожалуют гости — я могу вступить с ними в переговоры?
— О чем?
— Хотя бы сообщить о том, как у нас обстоят дела. Кто здесь и зачем.
— Что это изменит?
— Откуда мне знать? — раздражается командир. — Думать и решать вынудим. Пожалеть и слезу пустить заставим. Время затянем.
— Разве что слезу…
С юморком человек.
— Если они узнают, что самолет захвачен, а не добровольно прет в Иран, Туркестан, Пакистан, им придется что-то решать, согласовывать, предпринимать. Чечня им еще подбросит загадок. Болтовня в любом случае требует времени, только молчание можно мгновенно оборвать. Сделать безвременным.
— Хорошо. Но курса в любом случае не менять.
Пилот поворачивает голову и приподнимает брови. Долго смотрит на Аслана. Разлепляет губы.
— Курс нам менять придется, и дай Бог, чтоб не один раз.
— Я имею в виду — мы должны сесть в Чечне.
— Ваши бы слова да Богу в уши. Вернее, одно слово: сесть. А уж где… Только я вот все больше и больше сомневаюсь, что нам это удастся сделать.
И как бы в подтверждение его пророчества — голос диспетчера ПВО:
— Два самолета подготовить к вылету!
— Есть подготовить!
Аслан вздрагивает.
— Это — что?
— То самое. — Командир некоторое время молчит, потом говорит с сожалением: — Олухи вы царя небесного. Я имею в виду не только вас и ваших дружков. Самолет вы захватили… мастерски. Но вот что касается тех, кто все это планировал и организовывал… Захватить в пять секунд самолет, чтоб в одну потерять?
— А как бы поступили вы? — огрызается Аслан.
— Сейчас открою для вас филиал академии по терроризму и угону самолетов. Вам не кажется, что если вы только сели на унитаз, то с поддергиванием штанишек надо и погодить?
— Не острите.
— К чему мне? Заострено каллиграфически.
Не те прихлопнут, так эти убьют.
— Поступайте так, как считаете нужным, — говорит Аслан. — Только помогите довезти груз до места.
— Да места-то — нет!
— Любое по вашему выбору в районе Гудермеса поближе к горам. С остальным мы справимся сами.
Та-ак…
16
Небо на востоке все больше светлеет. И вот далеко на юге выстраиваются и застывают первые группки чечевицеобразных облачков. А высоко над ними пламенеют коготки и косы стратосферных перистых — растут внахлест, неудержимо. Все это верные признаки холодного фронта. Облака возникают из пустоты, из ничего и увеличиваются в размерах прямо на глазах. Они не приближаются, нет — движения не видно, не ощущается; а ощущается, что именно растут, как на дрожжах, взбухают, вспучиваются. Иллюзия, которая после Ан-2 сначала как-то озадачивала, пока он не привык и перестал обращать внимание. На Ан-2 всегда к чему-то приближаешься, будь то город, озеро или облака. А когда сидишь в кабине Ан-26, все это внезапно и неожиданно появляется из ничего и, оставаясь недвижимым, стремительно растет и разбухает.
То, что в обычном, нормальном полете пилотам и штурманам портит жизнь — грозовые облака, кучевка, восходящие и нисходящие воздушные потоки и связанная с ними болтанка, грозовые разряды и необходимость маневрировать, чтобы избежать опасности, сейчас вселяет надежду и поднимает у командира настроение. Ого-го, говорит он себе, глядя на взмахивающие в зенит протуберанцы. Так, может, мы еще повоюем?
— Аслан, вы когда-нибудь управляли самолетом? — спрашивает он соседа.
— Да как сказать…
— Так и скажите.
— Не управлял.
— Хотите попробовать?
— Нет.
— Но почему? Вам это будет интересно.
Тот хмурится.
— Пилотом мне уже не быть, так что и пробовать не стоит.
Не то, не то, парень. Впрочем, я на это и не слишком рассчитывал. Пустышка как пустышка.
