И Ряпасов - Неведомый город
— Это гораздо ужаснее, чем полет на воздушном корабле, — сказала как-то мисс Кэт, выслушав повествование еще раз.
— А вам, мисс, разве приходилось совершать полеты на воздушных кораблях? — спросил инженер, смотря на белокурую красавицу глубоким взором черных глаз.
— Не раз приходилось, мистер Березин, — ответила она, — мы ежегодно два раза бываем в Лондоне, где живем по неделе и по две.
— И гуляем по паркам, посещаем театры, бываем в магазинах, — заговорила француженка. — Это самые лучшие моменты нашей жизни!
— Вы, мисс, вероятно, хотите сказать, что на воздушном снаряде вы достигаете до того пункта, откуда можно попасть кратчайшим путем в Лондон? — переспросил инженер глубоко изумленным тоном.
— Да нет же, м-р Березин, — капризным голосом заговорила Кэт, сердясь на инженера за его непонятливость. — Мы вместе с Софи летали отсюда на корабле прямо в Лондон… Дедушка имеет несколько таких кораблей.
— Инженеры их почему-то называют вовсе не кораблями, а а-эро-планами, — протянула шутливо Софи.
— И вы нигде не останавливались? — спросил спокойно инженер, при имени мистера Блома вспомнивший, что он имеет дело не с обыкновенными людьми, а с гениальным учеником самого Фарадэя, уже приучившего его ничему не удивляться.
— Иногда останавливались, а иногда нет, прямо летели в Англию, без всяких остановок.
— Но как же вы были с провизией? И, вероятно, сильно уставали?
— Да откуда вы свалились, м-р Березин, что задаете нам такие вопросы? — засмеялась Софи. — Неужели вы не видели здешних воздушных кораблей? Там вовсе нет надобности запасать провизию в узелочках, когда к услугам пассажиров есть целая столовая…
Как ни был подготовлен Березин ко всему, но при слове столовая он невольно сделал жест удивления.
— Не верите? — спросила мисс Кэт. — Ну так я сама попрошу деда показать вам здешние воздушные экипажи. Сегодня же скажу.
— А, кстати, завтра м-р Березин может уже выходить и мы все вместе отправимся смотреть этих крылатых драконов, — оживленно закончила француженка.
Вечером того же дня м-р Блом, сидя с тремя русскими в гостиной, завел разговор о воздухоплавании.
— Кэт передавала мне, что вы очень интересуетесь воздухоплаванием, вернее, парением в воздухе, — сказал он инженеру. — Вам желательно взглянуть на имеющиеся в Бломгоузе новые типы аэропланов.
— Это наше общее желание, — за всех отвечал инженер.
— Мне крайне интересно узнать, какими аппаратами подарили вы человечество, вы — царь науки в полном смысле этого слова.
— Царь науки не всегда бывает повелителем природы, — отвечал ученый. — С большими трудами, после продолжительной подготовительной работы с такими светилами науки, как Фарадэй, Тиндаль, мне удалось кое-что изобрести, кое-что открыть. Не буду ложно стыдиться достигнутого успеха. Мое принадлежит мне. И, конечно, я не откажусь от своих изобретений, всецело клонящихся к пользе моего дорогого отечества. Но должен сказать, что и в сфере воздухоплавания, или летания, хотя много достигнуто, но задача летания не решена окончательно.
— Однако, я слышал что-то о воздушных кораблях, совершающих такие большие рейсы, о каких человечество еще не слышало, — осторожно заметил Березин.
— Совершенно верно. Конструкция этих кораблей — больших монопланов — принадлежит мне. Но как только техника даст двигатели, подобные моим, все государства без исключения обзаведутся такими же летательными аппаратами.
— Вы все время говорите о летательных аппаратах? Нам бы хотелось знать, подразумеваете вы под ними и дирижабли, подобные цеппелиновскому, или только говорите о всевозможного рода аэропланах?
— Я, как и мой собрат, Робюр, герой фантазии Жюль Верна, признаю только аппараты тяжелее воздуха. Изменчивую воздушную стихию могут покорить приборы тяжелее ее. Громоздким дирижаблям, представляющим огромную площадь сопротивления ветру, это не под силу.
— Мне кажется, — начал Руберг, — что, прежде всего, аппараты тяжелее воздуха страдают отсутствием устойчивости, чего нет у дирижаблей.
— Разве вы не читали в «Times» о морских маневрах у берегов Англии[1] в присутствии короля Георга? — отвечал вопросом на сомнение доктора Руберга м-р Блом.
— Вы говорите о грандиозных маневрах конца апреля месяца? Я видел это известие мельком. Там еще говорится о гидропланах или морских аэропланах, — отвечал за друга инженер.
— Как раз о них я и хочу говорить. Это была всемирная проба аэропланов, изобретенных здесь, в Бломгоузе. — Да, да, в Бломгоузе, — подтвердил ученый, заметив жест удивления со стороны слушателей, собиравшихся возражать. — Строитель аэропланов — Шорт является моим учеником. Он конструктировал морские аэропланы. С тех пор, как к ним применены новые аппараты для придания устойчивости, человек сделался настоящим царем воздуха.
— Простите мое невежество, — сказал Руберг. — Это какой же аппарат для придания устойчивости, о котором вы упоминаете?
— Главный недостаток аэропланов состоял в том, что эти механические птицы были неустойчивы в воздухе, т. е. могли опрокидываться набок, несмотря на стабилизирующие поверхности. Последнее изобретение и состоит в том, чтобы придать аппарату такую же устойчивость, как и всякому другому кораблю. Для этого внизу, под крыльями, устраивается резервуар в виде цилиндра, со сжатым воздухом от 300 до 500 атмосфер. Если аппарат вследствие чего-либо начинает сильно крениться в ту или иную сторону, под опускающуюся поверхность крыла дается сильная струя воздуха из резервуара, которая и поднимает опустившуюся сторону, выравнивая аэроплан.
— Это весьма остроумно, — заметил доктор. — Право, нашим соотечественникам никогда бы не додуматься до такой простой вещи.
— Напрасно обижаете своих соотечественников, мистер Руберг. Как раз не кто иной, как русский авиатор Ефимов придумал приспособление, дающее летуну возможность подняться на аэроплане без помощи других людей.
— А зачем тут нужны были люди?
— Вероятно, вы видали, что при взлете аэроплана за хвост его держатся несколько человек.
— Да, видал, на полетах в Петербурге.
— Это громадное неудобство, особенно для военных авиаторов, вынужденных подниматься со всякого места и при всяких условиях, устранено приборчиком, придуманным Ефимовым. Весь прибор для мелких аэропланов весит около двух фунтов, а при нем не нужно людской помощи.
— Следовательно, аэроплан может взлететь с любого места?
— Вот именно. Возвратимся лучше к Шорту, — сказал инженер. — Так вы считаете теперь человека царем воздуха? Это вполне возможно, когда найдена устойчивость в воздухе. В том же известии об английских маневрах было указано, что авиаторы бросали вниз с аэропланов тяжести от 8 до 15 пудов. Это самый опасный шаг для авиатора, так как облегченный аппарат всегда делает скачок вверх и может опрокинуться. Насколько мне помнится, — проговорил инженер, — Шорт обещал в ближайшем будущем сбрасывать уже не 15 пудов, а даже 6о — огромную тяжесть.
