Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев
— Эти я делала сама, — похвалилась она.
— Сурьёзно? Тогда у вас у обоих золотые. И руки, и сердца.
— Спасибо. Только не у «обоих», а у «обеих». Запомни.
Оттого ли, что угодила с пирожками, или по душе пришелся комплимент, а скорее и то и другое стали причиной прекрасного настроения. У неё. Держась за узел с другой стороны, шла едва ли не вприпрыжку, ловила взгляд спутника, всякий раз улыбаясь, пыталась разговорить. Но тому было не до веселья. Гнетущая борисова весть не выходила из головы ни на минуту. Тёть Шуру он любил, как родную, и невозможно было смириться с мыслью, что её уже нет в живых… А Варя — сердце кровью обливается, как подумаешь, какие несчастья свалились на ее голову. Ох, Варя, Варя, за что же судьба обошлась с тобой так жестоко? А как смотреть теперь в глаза Ваньку, куда деться от позора, ведь она его так любит!..
— Андрюша, ты пришёл чем-то расстроенный, — заметила она ему наконец. — И сейчас, вижу, не в настроении…
— Откуда ему взяться после всего, что произошло, — ответил, не вдаваясь в суть, вздохнул и снова умолк надолго.
Он решил не говорить ей о случившемся — всё равно ведъ узнает, так пусть лучше от кого другого. Язык не поворачивался говорить с девчонкой о таком. Она, может, и слова-то такого ещё не слыхала — «насильничать»; спросит, что это такое, а как объяснишь?
Лишь у лимана разговор возобновился. Марта не сдержалась, чтоб не набрать букет цветов. Каждому новому радовалась, как дитя конфете.
— Скажи, чудная гроздь? — поделилась восхищением с ним. — Не знаешь, как называется?
— Заячий горошек, — ответил безразлично.
— Понюхай, какой изумительный запах! — предложила другой экземпляр.
— Запах, как запах, ничего особенного… И вобше, нюхай ты их сама, — отмахнулся от очередного «чуда».
Заметил: обиделась. Осудил себя за невоспитанность: всю дорогу молчал, как сыч, да ещё и нагрубил ни за что. Она-то ведь не знает, что у него тяжко на душе. Через силу улыбнулся:
— Нет, они, конешно, очень красивые и душистые. Особенно этот. Дай-ка нюхну. — Понюхал, покрутил в пальцах. — Пахнет, как мёд. А как будет по-немецкому цветы?
— По-немецки, — поправила она. — Один — ди блюме, а если много — «блюмен».
— А это самое… как сказать: я люблю цветы?
— Ихь либе блюмен.
— Их либэ блюмен, — дважды повторил он. — А как по-немецки местоимение «тебя»?
— Дихь… — она задержала на нём взгляд. — А зачем тебе знать?
— Так просто… Спросил из любопытства. Мы с пацанами тоже придумали что-то вроде немецкого, — поспешил он переменить тему разговора. — Когда в войну играли.
— Интересно! Скажи что-нибудь на своём немецком.
— Пожалста: спаты-спакра-спаси-спава-спая спаде-спаво-спачка, — протараторил «немец».
— Тарабарщина какая-то, а не немецкий, — пожала она плечами.
— Сперворазу никто не понимает, эт точно. Но потом быстро научается и понимать, и разговаривать.
— Как быстро — за неделю, за месяц?
— Ежли догадливый, то и за час можно.
Марта посмотрела на него с сомнением, как бы говоря: ну и мастер ты заливать!
— Всё очень даже просто, — стал ей объяснять. — Слово разбиваем на слоги, например: ха-та. Потом перед каждым слогом произносим какую-нибудь приставку, допустим — «спа». Получается: спаха-спата. Уловила?
— Ну-ка, повтори-ка ещё раз. Только помедленней.
— Слушай внимательно: спама-спарта, спаты, спакра-спаси-спава-спая, спаде-спаво-спачка.
На этот раз она разобрала: Марта, ты красивая девочка.
— Схватила только первое слово: Марта, — не созналась она из скромности. — Скажи ещё что-нибудь.
— Кау-каже, спака-спаже-спаца, накапри-накашли, — несколько усложнил он фразу, но она тут же воскликнула обрадованно:
— Хоть ты и хотел меня запутать, но я поняла всё! Ты сказал: «Уже, кажется, пришли».
— Ну вот, а ты говорила! Теперь уж точно начинаешь мне нравиться. За сообразительность, конешно.
— Спасибо и на том…
Расстояние до островка преодолели быстро: Марта всё больше осваивалась с ролью помощницы, работая шестом. Попробовала было и веслом, но тут не совсем получалось: лодка норовила повернуть обратно.
Судя по широкой улыбке, какой встретил их появление подопечный, здесь и впрямь заждались.
— Уже и не надеялся, что будете сегодня у меня. — Ухватил за скобу и вытащил лодку на треть длины. — Здравствуй, Андрюша, здравствуй, Марточка! — пожал он обоим руки в ответ на приветствие устное.
— Фрицы задержали…
— Я так и подумал: стрельба слышна была и сюда… И вы не убоялись — среди бела дня?
— А их уже на хуторе нет. Натворили делов и укатили, изверги рода человеческого.
— Дядя Саша, как ваша рука, без осложнений? Возьмите вот, — передала узел Марта.
— Спасибо, пока что не беспокоила. Тяж-жёлый! Небось, устали тащить.
— Не-е, мы ж несли вдвоём.
На верху островка появился довольно просторный шалаш из зелёного камыша. Покатые стенки защищали от палящих лучей, продувался ветерком, сегодня посвежевшим настолько, что не звенел ни один комар. Здесь, в холодке, хватило места всем.
— Ну-ка, показывай, что там такое тяжёлое, — видя, что Марта распаковывает узел, сказал лётчик, не скрывая нетерпения.
Сегодня он выглядел отдохнувшим, посвежевшим с лица, без волдырей от комариных ужаливаний. Успел соорудить жильё и вскипятить воды: под треногой висел накрытый тарелкой котелок.
— Мы положили тут всё, о чём вы вчера беспокоились, — стала объяснять хозяйка, доставая нечто большое, завёрнутое в полотенце. — Андрюш, расправь немного парашюта — будет заместо скатерти.
От полотенца исходил вкуснейший аромат свежеиспечённого хлеба, и глазам предстала круглая зарумянившаяся буханка, разрезанная начетверо.
— Ух-х! — потянув носом, воскликнул лётчик. — Ну и дух, просто голова кружится! — Отщипнул от горбушки. — Даже ещё тёплый!
За хлебом на импровизированной скатерти стала появляться и другая снедь; Марта поясняла:
— Это вот варёная индюшатина. Здесь соль… Помоги же больному разломить! — подсказала напарнику; тот достал ножик и помог отделить индюшиный окорок. — А здесь завёрнуто сало: оно солёное, долго не испортится; будет вам прозапас. Тут ещё кое-что из одежды — посмотрите сами, — отложила узел в сторону. — Куртка, рубашка, брюки; ношенные, но ещё крепкие; дедушкины, должны вам подойти.
— Огромное вам спасибо! — завтракая, поблагодарил изголодавшийся островитянин.
— Подкрепляйтесь да посмотрим рану. Мама велела обязательно сменить повязку на стерильную.
— Рана не беспокоит. — Он пошевелил пальцами больной руки. — Но раз мама велела, значит, сделаем. Сами-то вы не голодны?
