Геннадий Гусаченко - Покаяние
Побитым псом я вернулся в каюту. Вовка лежал на диване и читал «Женщину в песках» Кобо Абэ.
— Чего так рано, Хуго? — откладывая книгу, поинтересовался товарищ.
Я рассказал о своих злоключениях на мостике. Вовка расхохотался.
— Ину мо арукэба бо ни атару, — тотчас привёл он японскую поговорку, что означало: «И собака, бегающая где–попало, получает палкой!».
За стеклом забрызганного водой иллюминатора уже плескались волны Японского моря, когда по судовой трансляции объявили:
— Матросу Гусаченко прибыть в каюту капитана.
У роскошной двери из лакированного красного дерева я потоптался в нерешительности и несмело постучал.
— Войдите.
Вошёл.
Капитан сидел в кресле, в пижаме и шлёпанцах, уже лысеющий мужчина лет пятидесяти пяти. Над прищуренными и совсем не злыми, как мне до этого показалось, чёрными глазами, торчали густые брови.
Как и полагается во всех морских романах, капитан пил кофе и курил трубку. На столе лежали журналы «Морской сборник», газеты. Высокий японский вентилятор шелестел их страницами.
Пол украшал большой персидский ковёр, а вход в спальню прикрывала ширма из голубого японского шёлка, расшитого золотистыми узорами и видами розовых пионов. В углу каюты, над холодильником попискивала в клетке жёлтая канарейка. Интерьер дополняли телевизор на тумбочке, привинченной к полу, шкаф с книгами и морскими картами, большой глобус и картина Ивана Айвазовского «Девятый вал».
Из открытого иллюминатора доносились звуки вальса: на палубе, освещённой прожектором, танцевали счастливые туристы.
Без кителя и фуражки капитан выглядел совсем домашним и нисколько не страшным.
— Что же ты, студент, якорем тебя по кнехту, обманул боцмана, сказал, что стоял на руле? — прихлебнув кофе, душевно спросил капитан.
— Очень хотелось научиться, товарищ капитан.
— Кто же учится на выходе из бухты? Ты мне чуть судно не угробил, осьминог тебя возьми! И тех пассажиров, что веселятся сейчас на юте. Им и невдомёк, что были на волосок от гибели. Ай–яй–яй! Благодарение Всевышнему, что не допустил столкновения, спас нас всех. Ведь ты завернул судно так, что в него чудом не врезался проходящий мимо рыболовный траулер. Не отработай я винтами, всё, студент, не сидел бы я сейчас за чашечкой кофе. И ты не стоял бы здесь! Даже подумать боюсь, что могло произойти. О-очень хоте–елось научи–иться! — передразнивая меня, нараспев протянул капитан. — Вот, вышли в море, становись на руль и учись. Вахтенный помощник всё объяснит. Я распоряжусь, чтобы тебя поставили на вахту. Ступай, студент… Эх, молодёжь, молодёжь…
Ещё не раз я заходил в капитанскую каюту.
В бухте Провидения увидел в магазине шикарный итальянский плащ. Висит свободно, никто не покупает. Кому на холодной Чукотке белый плащ нужен?. Денег нет, побежал к капитану. Дал взаймы до получки.
В японском магазине — мы тогда курсировали на линии Находка — Йокогама, по причине отсутствия валюты попал я впросак, из–за пухового свитера чуть было в полицию не попал. Капитан выручил: открыл сейф и отсчитал нужную сумму йен.
На Камчатке группа туристов уезжала к вулкану Авача. Обратился с просьбой съездить с ними, что не дозволялось членам экипажа. Разрешил.
Капитана звали Шалва Григорьевич Асатиани.
Не думаю, что он сейчас жив. Больше сорока лет прошло.
Вечная тебе память, добрый человек!
Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, православного христианина Шалву Григорьевича Асатиани, славного моряка, прости ему вся согрешения вольная и невольная и даруй ему Царствие Небесное за его человеколюбие. Аминь.
Не только капитана Асатиани и многочисленных его пассажиров помиловал Господь.
Ангел–хранитель незримо наблюдал за мной с Небес.
И терпеливо сносил мою самонадеянность порулить судном до поры, до времени. Но в минуту грозящей опасности рукой капитана отвёл несчастье от меня и от невинных людей, чьи жизни оказались во власти моего необдуманного и поспешного поступка. Всю жизнь охранял Он меня, бережёт и поныне.
— Ангеле Божий, хранителю мой святый, на соблюдение мне от Бога с небес данный! Прилежно молю тя: ты мя днесь просвети, и от всякаго зла сохрани, ко всякому деянию настави, и на путь спасения направи. Аминь.
Тем летом во время швартовки к причалу морвокзала Петропавловска — Камчатского лопнул туго натянутый стальной трос. Оборванный конец пулей стрельнул возле моих ног, рассёк голенище сапога, не задев кожу, хлобыстнул по лебёдке и свился кольцами. Мгновение назад, нёсший смерть, разлохмаченный, измазанный солидолом, он безобидно расстелился у моих ног. Подбежавший бледный боцман глубоко выдохнул, загнул трёхэтажный мат, качая головой:
— Ты как швартовый набиваешь, раззява? Трос скрипит — дай слабины! Нога цела? Ну, слава Богу! В рубашке родился… Салага! Камбала дохлая! Вымбовкой тебя по рынде и на канифас! Студ–дент! Это тебе не с япошками балясы точить в Находке! Тут соображать надо! Башкой варить! Понимаешь?! Моли Бога, что цел остался! Чего торчишь пиллерсом? Бросай выброску, заводи конец!
В то августовское утро я первый раз в жизни украдкой перекрестился.
Заход в порт Петропавловска — Камчатского «Григорий Орджоникидзе» сделал на два дня для ознакомления туристов с достопримечательностями города.
Рядом, только перебраться через Авачинский залив — бухта Крашенинникова. Или Тарья, как ещё называют её камчадалы. А там К-136. Вдруг она не в походе и стоит родная у пирса! Ну, как не навестить дорогой сердцу корабль, друзей–подводников?
Сменившись с вахты, забыв о неприятном происшествии на швартовке, сбежал по трапу теплохода и бегом к военному коменданту за пропуском на военно–морскую базу. Объяснил хмурому подполковнику–пограничнику, что так, мол, и так… Служил на лодке, хочу проведать товарищей.
Тот выслушал и выдать пропуск отказался.
Галифешник зелёный! Обойдусь без твоего пропуска! Все входы и выходы знаю здесь. Не один день в Питере был!
На морском трамвае добрался до Тарьи. Но вот заковыка: на причале пассажиров встречают два матроса и офицер. Патруль! Проверка документов! Что делать? Возвращаться обратно? К тому же у меня за спиной скрытые пиджаком заткнуты за ремень две поллитры водки. Не с голыми же руками друзей навещать?
— Позвольте, я вам помогу! — выхватываю у какой–то женщины сетки с вилками капусты и, делая вид, что я её муж, не спеша спускаюсь по трапу.
— Ваши документы, товарищ…
Матрос замялся, не зная как обратиться. В приличном костюме перед ним пассажир, в белой сорочке с галстуком. Может, офицер или мичман. И такой хозяйственный, домашний. Факт, не шпион.
